Николай Иваницкий - Земля Тиан

Не ужасайтесь, а выслушайте меня с мудрым терпением, как делали вы это раньше. Эта женщина не такова, как другие, которых я встречал. Она скромна, приветлива, неразговорчива и хорошо воспитана. О наружности ее я говорить не буду, так как описать ее я не смогу. Волосы ее имеют цвет золота!

Может быть, я поступил нехорошо, когда, прибегнув к насилию, заключил ее под присмотром брата в одном из городов по пути сюда, но мог ли я равнодушно смотреть, как она проводит время в обществе грубых, недостойных ее мужчин? И мог ли я решиться, совершая мое опасное поручение, везти ее в качестве ширмы, как остальных? Нет!

За долгие недели нашего путешествия я увидел, что представляют собою ее спутники. Я наблюдал, как постепенно, под влиянием простых, близких к природе условий жизни, внешний блеск, которым так кичатся европейцы, сходил с них. Они перестали следить за собою, неряшливо одеваются и редко бреются. Они стали есть руками и пить простонародные крепкие напитки, от которых отвернется каждый хорошо воспитанный человек. Дружба их также не выдержала испытания. Они ссорятся и крикливо бранятся. Я не хочу вдаваться в исследование причин их ссоры, но мне кажется, что в них принимает участие белокурая девушка.

Глубокоуважаемый мой наставник! Глядя на этих европейцев, я снова и снова убеждаюсь, как правы были вы, поучая меня, что мудрая мера и спокойное сознание своего достоинства — это добродетели, к которым должен стремиться человек. Какой безобразный диссонанс вносят люди игрой своих низменных страстей в величественную картину природы, которая окружает нас здесь! Как ничтожна вся культура этих людей, лишенная понимания глубоких и вечных, истин сокрытых в природе!

Все это открывается теперь моему духовному взору. В долгие бессонные ночи я уяснил себе многое, что до сих пор казалось мне (я со стыдом сознаюсь в этом) мертвой буквой науки.

Простите мне это отвлечение. Не осуждайте также за то, что я пускаюсь в обратный путь, не повидав дядю. Но сегодня я получил ужасное известие: мой двоюродный брат, под надзором которого я оставил эту женщину, прибыл сюда один. Она бежала. Все, что удалось выяснить брату, это то, что она отправилась на запад в обществе какого-то монаха. Я дрожу при мысли, что она пустилась в трудный и опасный путь по незнакомой ей местности и что невольный виновник этого — я сам. Завтра на рассвете я уезжаю искать ее и найду, чего бы это мне не стоило.

Что касается моих спутников-европейцев, то это уже решенный вопрос. Из многих наблюдений я убедился, что мужчины не музыканты, за которых они себя выдают. Они едут в Гуй-Чжоу с какими-то нехорошими намерениями. Сегодня вечером я призову их и окончательно уличу. После этого я передам их в руки властей и девушки разделят их судьбу. Если же я увижу с их стороны чистосердечное раскаяние, я найму для них сампан и отправлю вниз по реке, в Ханькоу, где они уже сами смогут позаботиться о себе.

Вот все, дорогой мой наставник, что я должен сообщить вам. Еще раз я прошу вашей снисходительности к прочному и глубокому чувству, которое захватило меня. Как я уже сказал, оно не станет на пути моей деятельности на пользу родине. Я сознаю все безумие и преступность моей любви и найду в себе силы для того, чтобы побороть ее и отказаться от нее. Но долг честного человека не позволяет мне оставить ее на произвол судьбы в трудном и опасном положении, в котором она находится и причина которого — я.

Прощайте, глубокочтимый мой начальник и мудрый, любимый учитель. По окончании моего путешествия я надеюсь увидеть вас в Шанхае в таком же добром здоровье, как я вас и оставил.

Еще несколько слов: вы помните, может быть, того переводчика, который поехал с нами? Этот человек оказался недостоин самого малого доверия. Он подсмотрел и подслушал многое, но, напуганный примером, который я показал ему, до сих пор молчит. Тем не менее, страх перед властями, перед европейцами, перед кем-нибудь еще может в любой момент заставить его стать предателем. Но я не затрудняю себя размышлениями о нем. Если я найду это нужным, я просто раздавлю его, как кузнечика».

Во рту у Вана стало кисло. Читая письмо, он втайне уже радовался тому, что песенка Дорогова и Тенишевского как будто спета и про себя тут же решил забежать вперед и «уличить» европейцев перед Лю, обнаружив содержимое сундучка, но касавшаяся его самого приписка подействовала на Вана, как удар дубины.

Если бы лодочник был менее простодушен, он наверное заметил бы, что с «другом г-на Лю» творится что-то неладное. Но, увлеченный своим усердием, он только изо всех сил старался не нарушить приказания и поскорее отчалить. Вскоре возвратился посланный за провизией мальчик и сампан был уже готов в путь.

Ван не помнил, как он запечатал конверт, как сошел на берег и прощался с лодочником.

«…Как кузнечика…. как кузнечика…» — растерянно повторял он про себя.

Наконец, сампан ловко развернулся при помощи весла, поднял парус и пошел по течению. Ван немного очнулся.

Первая его сознательная мысль была о том, что надо поскорее удирать с этого места, так как попасться здесь г-ну Лю или его брату означало верную гибель. Потом он подумал о европейцах. Теперь единственный шанс на спасение был в том, чтобы правдами или неправдами стать под их защиту и бежать с ними вместе. Но для этого надо было совершить что-то, клонящееся к прямой выгоде Дорогова и Тенишевского, нечто такое, что загладило бы все, чем он в их глазах провинился. Необходимо немедленно бежать в гостиницу и предупредить их… Веско, с доказательствами, с разоблачениями. Рассказать о Пей Фу Кае, об отправке письма и прямо предложить бегство… Иного пути не было. Скрыться одному — на это у Вана не хватало решимости. Да и куда он побежит? Где не достигнет его длинная рука всезнающего и всемогущего Лю? Что станет делать он, если не будет возле него спины, за которую можно спрятаться и кулака, который отразит нападение?..

Чуть не бегом Ван устремился назад в гостиницу. У входа он постоял, отдышался и, успокоившись, насколько мог, вошел. Первым, кто попался ему навстречу, был г-н Лю. У Вана подкосились ноги. Он сел на табуретку и едва нашел в себе силы достать платок и вытереть лицо.

— Вам жарко? — спросил г-н Лю. — Да, день на редкость душный… Вот что, уважаемый г-н Ван, пошлите за рикшами и присмотрите за тем, чтобы багаж был погружен на них осторожно. Мой брат едет сейчас и я хочу воспользоваться случаем отправить с ним мои два сундука.

«Раздавлю, как кузнечика…» — мелькнуло в голове Вана, но он уже несколько справился со своим страхом и мог, по крайней мере, говорить.

— Уважаемый г-н Лю, — сказал он, вставая, — я спешу исполнить ваше приказание.