Николай Иваницкий - Земля Тиан

И так же редкая из них, разве уж выпьет лишнее, позабудет по дороге домой вынуть из сумочки и пересчитать пачку узеньких «данс-тиккетов» и ночную выручку за «дринки».

Теперь эта огромная пестрая клумба волновалась, дышала пудрой и смесью духов, все лица были молоды, свежи и беззаботны.

Потолок погас. Сверху, из-за лож, блеснул прожектор, заливая овал танцевального паркета потоком красно-фиолетовых лучей. На высокой трехярус-ной эстраде четыре саксофониста, с иголочки одетые, одинаковые, как родные братья, разом встали со своих мест и запели, завыли экзотически-пряное, тягучее танго.

Из неожиданного мрака сноп прожектора выхватил стройную, невысокую женщину. Почти голая, волоча за собою волну колыхающегося шифона, с огромным стилизованным гребнем над безумно взбитыми черными волосами, откинув назад руки, она медленно прошла к середине притихшего зала.

Дебютировала новая «star», только что прибывшая из Сингапура балерина Клео Мандрагора, по паспорту — Милочка Петрова.

Белые, серые, светло-коричневые пиджаки, накрахмаленные пикейные «фрако» со всех сторон обернулись к ней. Кое-где блеснули монокли.

Ревю началось.

Мистер Джон Д. Брайтон, главный управляющий и диктатор этого учреждения, знал свое дело отлично. В те золотые времена, когда одуревший от скуки и пьянства иностранный Шанхай горстями разбрасывал доллары в ночных «ball-room'ax» — изощряться особенно не требовалось. Все сходило all right. Но, tout passe! [3] Бальных залах… хорошо… (англ.). Все проходит (фр.). (Прим. ред.). Депрессия коснулась и дальневосточного Парижа. «Гость», швырявший в ночь 300, 500 долларов, стал зеленой кошкой, исчез, выродился в пяти-шестидолларового посетителя.

Но мистер Брайтон до сих пор с честью боролся с кризисом.

«Лучшее место в Шанхае» — вот что стало его девизом. И осуществлял свои планы он мастерски. Все в «Rainbow Palace» было только first-class [4] «Радужном дворце»… первоклассным (англ.). (Прим. ред.). . От оркестра, выписанного из Голливуда, до последнего телефонного боя, все у него носило отпечаток особого, одному «Rainbow Palace'y» присущего шика. Этим козырем мистер Брайтон успешно бил своих конкурентов. Все в Шанхае, что только имело возможность прокутить сотню долларов, несло эту сотню к нему. Мелкими клиентами он не интересовался, но, вероятно, именно поэтому они шли в «Rainbow Palace» особенно охотно.

Елена сидела на своем месте за длинным столом наверху, в уборной для артисток, и осторожно подводила глаза растушевкой. Ее номер шел третьим, в 12.45, и она могла одеваться не спеша.

Настроение у нее было плохое. Все в последние дни складывалось как-то нехорошо. Вчера, во время танца, пьяный немец выскочил на середину зала и хотел ее обнять. Номер был испорчен, получился скандал. Сегодня вечер начался опять со скандала. Вера и Матильда напали на новенькую, Милочку, за вчерашние данс-тиккеты.

— Ты даешь номер, получаешь жалованье, — горячилась Матильда, рослая черноглазая «хохлушка», — ты имеешь «на пол»! Почему же ты лезешь в первый ряд? Ты своих порядков здесь не заводи! Это не твое место. У меня только тиккеты и я тебе мое место не отдам.

— Мне мистер Брайтон показал это место. На него и будьте в претензии, а я ни при чем, — огрызалась Милочка.

— «Мистер Брайтон»?! — передразнивала ее Вера. — Это его не касается. Ты больше на Матильдино место не сядешь! Слышишь? И попробуй только Брайтону жаловаться! Все патлы выдернем! Попробуй только!

Елены эта ссора не касалась. Но неприятно раздражали их злобные голоса.

Милочка сейчас танцевала внизу танго «Экстаз», а Вера и Матильда, шурша шелковыми «evening-dress'aми» [5] Вечерними платьями (англ.). (Прим. ред.). , удалились на свои места, полные воинственного задора. Наверху, кроме Елены, оставалась только мисс Веббс, полунемка, полуазиатка, неподражаемая, единственная на весь Восток исполнительница гавайских танцев. Напевая вполголоса скабрезную английскую песенку, она расчесывала перед зеркалом сбитую шапку черных курчавых волос и полуфунтовые золотые браслеты позвякивали при каждом движении ее рук.

Весь этот пестрый, мятущийся ночной мир был чужд Елене, несмотря на ряд лет, прожитых в нем. Сюда привела ее борьба с жизнью, как и многих других. Но с ранней юности Елена привыкла смотреть на окружающее открытыми глазами. Она обладала врожденной способностью к анализу, качеством редким, которого большинство женщин ее теперешнего круга, да, пожалуй, и мужчин, были безнадежно лишены. Эта постоянная оценка всего, что к ней прикасалось, придавая ее положению некоторый трагический оттенок, в то же время послужила ей на пользу. Кабацкий мирок, без остатка проглотивший душу и тело почти всех ее подруг, оказался не в силах побороть ее.

Елена Николаевна Зубова происходила из не очень родовитой дворянской семьи, разоренной и разбито ураганом революции. Очень рано ей пришлось жить самостоятельно и полагаться только на свои собственные силы. Трезвый инстинкт этой маленькой, неопытной женщины подсказал ей тогда путь, оказавшийся практически наиболее правильным. Из специальностей, которые могли бы поддержать ее существование, она избрала ту, которая давала больший заработок и некоторую самостоятельность. Она обладала хорошим музыкальным чутьем, имела вкус и врожденную грацию. В первые ряды балетных звезд ей стать не удалось, но театральное ее имя, Элита Фло, произносилось профессионалами с одобрением.

Годы, в течение которых ей пришлось кочевать из города в город, из одного кабаре в другое, — дали жизненный опыт, природная наблюдательность помогла ей накопить его… Она очень рано научилась правильно оценивать отношение мужчин, постоянно окружавших ее. Маленькая и хрупкая, она отлично могла постоять за себя. Неизменно и сознательно она боролась с тлетворным влиянием кабака, так же неизменно, в силу ее профессии, тащившего ее книзу. В этой борьбе она не уступала. Но сердце ее постепенно ожесточилось, идеализм, которым была полна ее душа, заглох, уступая место практическому расчету.

Елена много читала, нашла время изучить французский и английский языки, увлекалась музыкой. Едва заводились у нее лишние 5-10 долларов, она покупала пластинки для своей маленькой виктролы и целыми часами просиживала, слушая Крейслера или Годовского.

Все это вместе взятое наложило отпечаток и на наружность Елены: большие голубые глаза ее никогда не улыбались. Легкий оттенок грусти всегда лежал на ее лице и строгий прямой пробор, которым она разделяла свои волнистые, светло-русые волосы, только усиливал это выражение.

Окружающие чувствовали в ней нечто выделявшее ее из ряда. Но это не послужило, как часто бывает, причиной неприязни и насмешек со стороны ее подруг по сцене. Наоборот, отношение к ней было в большинстве случаев хорошее.