Рут Гудман - Как жить в Викторианскую эпоху. Повседневная реальность в Англии ХIX века

Эти спартанские тенденции нашли отражение и в обустройстве железнодорожных станций, где поначалу не было даже самых простых удобств — навесов от дождя, фонарей или знаков, сообщающих о направлении, в котором движутся поезда. В обязанности носильщиков входило как можно громче и отчетливее объявлять о прибытии поезда, его пункте назначения и остановках. Кроме того, носильщики должны были выкрикивать название станции, к которой подходил поезд. Долгие годы никому не приходило в голову, что можно завести на платформе такую простую вещь, как указатель с названием станции. И неудивительно, что за шумом двигателя и хлопаньем дверей человеческий голос, сообщающий эту крайне важную информацию, мог легко затеряться.

Со временем ситуация на железных дорогах начала улучшаться. Было построено больше линий и запущено больше поездов, так что в 1880 году в Британии было в четыре раза больше железнодорожных станций, чем сегодня. Множество небольших городских и пригородных станций давали рабочим возможность добраться до крупных производственных центров — железные дороги обслуживали и одновременно делали более привлекательными огромные новые жилые зоны. Поначалу новые районы были ориентированы в основном на обеспеченных рабочих, и это отражала цена билетов. Но в конце века стоимость проезда упала, и рабочие пригороды выросли. Цена билета имела принципиальное значение — даже самое незначительное повышение тарифов заставляло многих рабочих отказываться от поездок по железной дороге. В более развитых городских районах количество пассажиров трамваев и омнибусов заметно возрастало, когда железные дороги поднимали плату за проезд на полпенса.

В 1870-х и 1880-х годах освещение на станциях обеспечивали газовые фонари «рыбий хвост» (пламя в них действительно формой напоминало рыбий хвост). Поначалу они были очень тусклыми, но все же это было лучше, чем полная темнота. В 1890-х годах их постепенно сменили электрические фонари. Многие люди впервые познакомились с электрическим освещением и ватерклозетом на ближайшей железнодорожной станции задолго до того, как эти удобства появились у них дома. The English Illustrated Magazine оставил живое описание станции 1890-х годов, позволяющее прочувствовать настроение того времени: «Стоя ночью под мостом, в том месте, где заканчиваются ступеньки, спускающиеся от станции Бишоп-роуд, вы смотрите вдаль, и вашим глазам открывается в высшей степени впечатляющий и необыкновенный вид. Высоко в воздухе мерцают два огромных электрических огня, венчающие две призрачные пирамиды света, вокруг них клубится пар проходящих мимо поездов, а внизу в темноте то и дело со свистом проносятся и расплываются бесчисленные цветные огни».

Выйдя на улицу, чтобы отправиться в путь — пешком, поездом, трамваем или омнибусом, — рабочий вступал в бой с атмосферой. Сегодня мы воспринимаем как должное относительную чистоту воздуха, которым дышим, но викторианская Британия страдала от колоссального загрязнения. Миллионы домашних угольных жаровен, фабричные трубы и проходящие мимо паровые локомотивы загрязняли воздух дымом и сажей. Огромное количество промышленных предприятий выбрасывало в атмосферу множество химических веществ, большинство из которых отличалось высокой токсичностью. Особенно плохо дела обстояли в гончарных поселках Стаффордшира, где воздух, насыщенный выбросами обжиговых печей, приобретал отчетливый коричнево-жёлтый оттенок. Вдобавок этот воздух был очень едким — в сырую туманную погоду люди жаловались, что от него щиплет изнутри рот и нос. Продолжительность жизни в таких местах была заметно короче, чем в других районах.

Не меньше проблем создавали лондонские густые туманы, получившие название «гороховый суп». С годами угольных жаровен в городе становилось все больше и положение постепенно ухудшалось. В каком-то смысле люди воспринимали туман как должное: таков уж Лондон, и нет смысла поднимать из-за этого лишний шум. Но туман был вовсе не безобиден. Лондон расположен на естественной низменности, и при определенных погодных условиях над ним возникает нечто вроде атмосферной крышки, под которой накапливается городской воздух и дым. Не имея возможности рассеиваться, воздух становится все плотнее, и концентрация загрязняющих веществ возрастает. В худшие дни можно было протянуть перед собой руку и не увидеть собственных пальцев. О том, что навстречу кто-то идет, вы догадывались по звуку — прохожие кашляли на ходу. Посыльному приходилось звать на помощь мальчика-проводника, который шел вдоль бордюра, держа одной рукой поводья лошади, и на каждом шагу стучал о бордюр ногой, невидимой в тумане. Добравшись до перекрестка, они замедляли ход, пока мальчик соображал, куда идти дальше, и искал бордюр на другой стороне. На улицах ориентировались похожим образом — подсчитывая перекрестки или фонарные столбы. Весь город тащился, едва переставляя ноги. Выходя на улицу, люди закрывали рот и нос шарфом — кроме этого незамысловатого фильтра они мало чем могли себе помочь. Несмотря на советы медиков, предупреждавших, что людям со слабой грудью в такое время следует оставаться в помещении, большинству все же приходилось выходить из дома, чтобы по мере сил заработать себе на жизнь. Уличные воры и грабители могли действовать почти безнаказанно: они бесследно исчезали буквально в паре шагов от места преступления — это было еще одной опасностью смога.

Несмотря на размах проблемы, смог и способы борьбы с ним почти не привлекали внимания широкой публики. Судя по всему, общественность, в том числе медицинские круги, воспринимали загрязнение воздуха как одно из неизбежных явлений жизни. С этим ничего нельзя было поделать, разве что уехать из города — что, впрочем, не всегда могли себе позволить даже богатые люди. Нередко в книгах о садоводстве можно было отыскать больше сведений о влиянии смога на жизнь в городах (в частности, в Лондоне), чем в сборниках оздоровительных советов. Это объяснялось тем, что из-за сильнейшего загрязнения воздуха огромное количество растений в Лондоне просто не выживало. Всякий раз, когда устанавливалась сырая погода или шел дождь, вода смешивалась с витающими в воздухе загрязнениями, создавая вредные соединения, в том числе серную кислоту. Другие загрязнения оседали на растения, а также почву и людей прямо из воздуха. Выдержать этот токсичный коктейль могла лишь горстка самых выносливых видов. Главной задачей лондонских садовников был поиск видов, способных развиваться в таких условиях. До сих пор в лондонской растительной жизни доминируют платановые деревья и рододендроны — наследие тогдашней полубесплодной эпохи. Чуть дальше в пригородах дела обстояли уже не так плохо — там прекрасно чувствовали себя розы, поскольку кислотный дождь убивал грибковые заболевания, поражавшие их в других местах.