Владимир Малик - Чёрный всадник

— А что в нем? — Арсен со всех сторон осмотрел зеркальце, но не заметил ничего подозрительного.

— Всего лишь записка Кермен-аге, чтобы он переправил меня в Крым… Пан Яненченко был настолько добр, что бескорыстно, из одного только сочувствия, согласился попросить об этом… Если б все были такими, пан Звенигора…

— Где его письмо?

— Пусть пан открутит ручку…

Арсен быстро отвернул роговую ручку и достал из неё скатанные в трубку листки. Развернул. Поднёс к свету. Два небольших кусочка бумаги были густо, мелкими, как мак, буквами, исписаны по-турецки.

В первой записке Яненченко действительно просил Кермен-агу помочь женщине, которая передаст его послание, добраться в Крым, где у неё остались муж и двое детей. А во втором…

Прочитав второе письмо, казак не поверил своим глазам. В нем Яненченко обращался к каменецкому паше с предложением захватить Львов. «Во всем крае не найдётся сейчас и трех полков боеспособного войска, которое могло бы противостоять высокочтимому паше Галилю. Гетман Яблоновский только начинает создавать ополчение, но оно собирается с большой неохотой. Защищать Львов некому. К тому же я, покорный слуга султана, сумею открыть тайные ходы, через которые войдёт в город значительная часть войска его султанского величества, — излагал свой план изменник. — Лучшего времени для нападения, более благоприятного случая для захвата Львова не может быть!»

Прежде всего мелькнула мысль, что Вандзя — соучастница Яненченко и знала, с чем едет в Каменец. Но, посмотрев на её опечаленное лицо, увидев, с какой надеждой следит она за тем, как он читает злополучное письмо, Арсен понял: женщина была обманута полковником и использована им в качестве связной, не ведая того.

Что делать? Как поступить с Вандзей? Оставить здесь одну никак нельзя — она может рассказать кафеджи о том, что письмо, адресованное ему, попало в чужие руки. Ведь кафеджи уже знает о послании Яненченко и будет требовать его у женщины. Если Яненченко решается доверить такие секретные и опасные сведения Кермен-аге, то, безусловно, между ними издавна существует определённая договорённость и кафеджи ожидает какого-нибудь важного сообщения.

Арсен лихорадочно обдумывал, как быть. Его взгляд вновь остановился на двух листочках, которые он держал в руке, — один предназначен для Кермен-аги, второй — для паши.

Что, если оставить в дураках всех — и Яненченко, и Кермен-агу, и пашу?..

Он незаметно для Вандзи спрятал адресованную паше записку в карман, а предназначавшуюся Кермен-аге вложил в ручку зеркальца.

— Пани Вандзя, почтительнейше прошу простить за волнения, которые я доставил своим допросом, — сказал он, возвращая женщине зеркальце. — Я убедился, что пану Мартыну ты ничего плохого не сделала… А за то, что покинула его и хочешь отыскать своих детей, я не могу осуждать: какая бы мать поступила иначе? Это понятно каждому человеку!

— Правда, пан? — вскрикнула Вандзя радостно. — Если так говоришь — ты благородный человек! Спасибо тебе за доброту!

— Не стоит благодарности… Об одном прошу: если хочешь, чтобы все наилучшим образом устроилось, молчи о том, что сегодня произошло. Словно мы никогда не виделись. И этого разговора не было. Хорошо?

— Да, пан.

— Ну, так прощай. Желаю счастливого пути!

В тот же день Арсен и Ненко направились к правителю каменецкого пашалыка Галиль-паше.

Свою резиденцию паша устроил в доме воеводы, упрятанном за мощными стенами грозного замка, расположенного на скалистом берегу Смотрича.

Проходя по Турецкому мосту, Арсен почувствовал, как у него перехватило дыхание. Внизу, в глубоком каньоне, лежали Карвасары! Тот уголок земли, где он впервые увидел свет, где босоногим мальчишкой играл со сверстниками в лапту, где в братской могиле покоятся останки его отца… А сейчас там пустыри и пожарища да редкая поросль дерезы.

Арсен остановился и склонился над каменными перилами. Не мог оторвать взгляда от родных, до боли знакомых мест. В голове роем закружились воспоминания, перед глазами стояли картины прошлой жизни, которой, как казалось ему тогда, не будет конца… Но где все это? Какими жестокими ветрами развеялось в безмерной дали времени?

Лёгкий стон слетел с его уст.

— Что с тобою, Арсен? — встревожился Ненко.

Звенигора кивнул на груды золы на берегу Смотрича, на поросшие бурьяном руины. Глухо промолвил:

— Там был наш дом. Там я родился… Это моя родина. Понимаешь?..

Ненко обнял его за плечи.

— Понимаю. Понимаю твоё горе и сердцем разделяю его… — Немного погодя добавил: — Как здесь красиво!

— Да, — глухо произнёс Арсен. — Ведь камень кругом, а краше места, кажется, на свете не найти!.. Но теперь мне нет сюда пути. — Он показал рукой на тёмные фигуры турецких часовых у ворот замка. — Теперь это чужой край, чужая земля…

— Не отчаивайся! Ведь мы здесь для того, чтобы вернуть свободу твоему родному краю…

— Спасибо тебе, Ненко, за добрые слова! Боюсь только, что долго-предолго надо будет за это бороться. А сколько ещё крови придётся пролить!

— Мы оба живём надеждой… Она нас прочно держит на свете… Идём! Время не ждёт.

От моста шли две дороги: одна круто повернула направо и зазмеилась вдоль стен замка над обрывистым берегом — это начинался шлях на Хотин, оттуда — на Валахию, Болгарию и Турцию, а вторая — протяжённостью всего в несколько десятков саженей — устремилась вверх, к массивным воротам замка, где на небольшой покатой площадке, прячась от палящего солнца в тени серых каменных башен, стояли сонные часовые.

В крепости повсюду ещё видны были следы осады: разбитые крыши домов, выщербленные ядрами углубления в башнях и стенах. На всем лежала печать запустения. И если бы не фигуры янычар, сновавших то там, то сям, можно было бы подумать, что замок покинут людьми.

Галиль-паша принял посланцев гетмана очень быстро, будто давно и нетерпеливо ждал. Молчаливый чауш провёл их по тёмным коридорам, пустым комнатам и, поклонившись, открыл дверь в большой прохладный зал.

Ненко и Арсен, сделав несколько шагов, остановились как вкопанные: прямо перед ними, в позолоченном, обитом бархатом кресле, оставшемся ещё от прежнего владельца, сидел великий визирь Кара-Мустафа. Справа, следя за каждым его движением, стоял Галиль-паша. По обеим сторонам, вдоль стен, на шёлковых миндерах, по-собачьи преданно глядя на визиря, замерли чиновники каменецкого пашалыка.

Недаром Ненко столько времени воспитывался в янычарских сейбанах — он мгновенно оценил обстановку и упал на колени перед великим визирем. Арсен немедля грохнулся на пол рядом с ним. Оба застыли в благоговейном поклоне.