Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

Великий герцог Людвиг II Гессен-Дармштадский и Прирейнский был женат на Вильгельмине Баденской и имел от нее двух сыновей. Несмотря на это, жизнь супругов не сложилась, и они мирно разъехались еще в 1820 году. В это время Людвигу было слегка за сорок, а Вильгельмине – 32. Причиной охлаждения между супругами было, скорее всего, увлечение Вильгельльмины бароном Августом де Гранси, служившим у нее то ли шталмейстером, то ли камергером. Такая связь не украшала общий супружеский дом, и поэтому Вильгельмина съехала в поместье Хайлигенберг, где и проживала с красавцем бароном до самой смерти в 1836 году. Барон де Гранси осчастливил Вильгельмину сыном Александром и дочерью Марией, но когда матери не стало, возникла необходимость как-то узаконить положение детей. Людвиг II, уязвленный неверностью супруги, не хотел и слышать об усыновлении потомства Августа де Гранси, но ему пришлось уступить. В дело вмешались родственники, и во избежание скандала герцог усыновил детей своей неверной супруги.

Вся эта история еще была свежа в памяти, когда в Дармштадт нагрянул наследник русского престола великий князь Александр Николаевич. Кроме приятного знакомства с приемной дочерью герцога на вечернем спектакле, русскому цесаревичу пришлось выслушать неприятную информацию о ее происхождении от графа Толстого. Реакция Александра на неожиданное сообщение была тем не менее спокойной. Поволноваться пришлось Толстому в ожидании инструкций от императора из Петербурга. Путь наследника после Дармштадта лежал в Лондон, но, поскольку сам император спокойно отреагировал на известие из Дармштадта, граф Толстой еще раз написал ему о настроениях наследника:

«Так как наше путешествие в Лондон окончательно решено, мы не приняли никакого решения до получения Вашего ответа относительно обратного маршрута, который Вы нам дадите. Наилучшим было бы сделать визит в Дармштадт на четыре или пять дней исключительно из вежливости, для того, чтобы посмотреть, остается ли великий князь верен своему проекту и своим первым впечатлениям.

Я думаю, что чувство к молодой особе сильно определилось, так как не проходит дня, чтобы он не говорил мне о ней, и он в такой мере занят этим, что видел даже во сне подробности своего обручения. Не думайте, Государь, что я скрыл от него циркулирующие относительно ее рождения слухи, он об этом узнал в тот же день в Дармштадте; но он судил о них с полной серьезностью, как и Вы, что было бы лучше, если бы оно было иначе, но что она носит имя своего отца и с легальной стороны никто не может сделать никаких возражений».

Письмо графа носит взвешенный и рассудительный характер, но в нем чувствуется известное напряжение, как от дела, принявшего не совсем тот поворот, которого ожидали. В своем ответе графу император подтвердил свою точку зрения на происходящее: выбор сына не будет оспорен или подвергнут какой-либо критике, несмотря на явное его несоответствие принятым установлениям, касающимся достоинства родословной невесты. На всякий случай, император информировал Толстого, что монархическая родня в Берлине, хорошо осведомленная о ситуации в Гессенском доме, не скрывает своего негативного отношения к выбору русского наследника. В письме графу от 17 мая 1839 года Николай I дал волю своим тяжелым мыслям о возможном влиянии выбора наследника на государственные дела:

«…Да будет Богу угодно вдохновить моего сына и внушить ему достаточную прозорливость принять окончательное решение лишь тогда, когда у него будет уверенность в том, что он обеспечит свое будущее счастье и счастье империи. Пока низкие сплетни из Берлина, во главе с моим зятем Карлом, не перестают опорочивать бедную Марию, поднимая шум по поводу брака с ней и мезальянса. Это достойно жалости, и вы понимаете ясно, что мы презираем эту болтовню, но Саше придется пережить плохие минуты в Берлине, так как он должен отвечать, сохраняя величайшее спокойствие. Но покажите также, что никто, кроме нас, не имеет права одобрять или порицать его выбор и еще менее сметь вмешиваться в это».

Цесаревич оказался в непростой ситуации: хотя формальная сторона дела выглядела как будто безукоризненно, вокруг только и говорили о «незаконном» рождении дочери герцога Марии. К разного рода сплетням добавилась откровенно настороженная позиция императрицы-матери. Александра Федоровна написала сыну два письма, в которых убеждала его хорошенько обдумать свое решение. Императрица отлично понимала, что дело вовсе не в самой Марии, а в том, что такой брак подрывает легитимность всего потомства, которое появится у нее и Александра. У потомков такой пары вполне возможно оспорить любые права, в том числе и наследственные.

Беспокойство матери больно задело цесаревича. В ответном письме от 5 июня 1839 года Александр недоумевает и обижается, но ему явно не хватает жизненного опыта для уяснения смысла предостережения матери:

«Однако я не могу скрыть от Вас, милая и добрая maman, что Ваше письмо от 12 мая и последнее от 6 июня меня сильно огорчило; в первом Вы говорите, чтобы я подумал как следует об обстоятельствах рождения Марии, и прибавляете: “Считаю своим долгом еще раз поговорить обо всем этом. Говорю в последний раз, чтобы покончить с этим навсегда. Я равно буду любить твою жену, кто бы она ни была, она будет моей милой дочерью”».

Понятно, что исчерпывающий разговор с матерью состоялся по возвращении Александра в Петербург. Известно также, что точка зрения императрицы Александры Федоровны не повлияла на решение цесаревича. Александру была ближе позиция отца: формально все в порядке, а до остального никому нет дела. Император на протяжении всей поездки цесаревича вел себя сдержанно, осторожно корректируя поведение молодого человека через графа Орлова. Письмо графу от 4 июня подвело черту под всеми событиями путешествия:

«Да благословит Вас Бог за все, что сделали и делаете для моего сына, и я не забуду никогда того, что он следовал Вашим советам относительно того, как ему следовало себя вести. Я прошу Вас и впредь сообщать все, что мне нужно по определенному делу, и прошу Вас держать рот на замке и обращаться только прямо ко мне. При Вашем возвращении через Берлин Вы должны сделать себя неуязвимым для сотен тысяч глупостей и сплетен, которыми Вас будут угощать на этот счет. И при первых же попытках обрезайте тех, которые осмелились бы Вам говорить что-нибудь непозволительное. Исключение я делаю только для Короля, который, как дед, имеет, конечно, право высказать свое мнение».

В этом эпизоде император Николай I повел себя как умудренный опытом отец, тщательно охраняющий психику молодого человека, делающего важный жизненный выбор. Кроме этого, очевидно, что то было время, когда российский император мог игнорировать и не такие политические риски. Рисков в предстоящем браке наследника, к сожалению, было больше, чем мог предположить император. Однако Николай I предпочитал двигаться как корабль, разрезающий волны, не понимая, что одна из волн, откатившись от его мощного торса, может обратным ходом накрыть неопытного наследника. Главным же сигналом для окружающих было императорское указание держать рот на замке, что и происходило все последующие годы.