Сергей Плохий - Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации [c 1470 года до наших дней]

Дмитрий Лебедь, второй секретарь ЦК Компартии Украины, выдвинул теорию о противоборстве двух культур. Он считал русский язык и русскую культуру атрибутами города и тем самым – рабочего класса, а украинский язык и украинскую культуру – атрибутами деревни. В конфликте двух этих культур, утверждал Лебедь, коммунисты должны быть на стороне пролетариата, а не мелкой буржуазии и крестьянства. И хотя Лебедю пришлось воздерживаться от популяризации своей теории накануне XII съезда РКП (б), который принял политику коренизации, его взгляды были широко распространены среди партийного руководства.

В декабре 1925 года, во время пребывания в Киеве, Василий Шульгин мог увидеть первые итоги “декретной украинизации” своими глазами. Знаки новой политики были везде. До революции бульвар, ведущий к железнодорожному вокзалу, назывался Бибиковским, в честь Дмитрия Бибикова, киевского генерал-губернатора с 1837 по 1852 год. Теперь он получил имя Тараса Шевченко – в честь поэта, арестованного в Киеве в 1847 году, во время губернаторства Бибикова. От памятника русскому графу Алексею Бобринскому, основателю сахарного производства в Киевской губернии, осталось лишь основание, на котором теперь стояла пирамида с надписью на украинском – она увековечила годовщину Октябрьской революции. Вывески на магазинах и государственных учреждениях тоже были на украинском.

Не меньше тревожило Шульгина и то, что его давний соперник, Михаил Грушевский, лидер революции 1917 года на Украине, вернулся в Киев из Центральной Европы после многолетнего изгнания. И если Шульгин приехал в Киев инкогнито, под именем Эдварда Шмидта, то Грушевский жил открыто, большевистская власть радушно его приветствовала, а сам он занял видный пост во Всеукраинской академии наук. Шульгин побывал на том месте в Киеве, где когда-то стоял дом Грушевского. Дом сгорел от попавшего в него снаряда в январе 1918 года. “Но и это время прошло, – писал Шульгин в путевых заметках. – А добродий Михайло? Благоденствует. Жив, курилка… На долю самого Михайлы выпало «немножечко, столечко» республики, которая, правда, сожгла его дом, но сие только «по недоразумению»: это видно из того, что в настоящее время Грушевский помирился с СССР, вернулся в Киев и чернокнижным языком бормочет хвалу советской власти. Очевидно, за учреждение «украинской республики»” 1.

Находясь в Киеве, Шульгин заметил, что коренизация вызывала мощное сопротивление. Сев на поезд, идущий в Москву, он стал участником разговора о новой политике. “Ну да!.. Что вы хотите! Мои девочки должны знать такой язык, который был бы для чего-нибудь им нужен. Вы мне скажите, что они с этой мовой будут делать?!” 2– бросила еврейка, уроженка Украины, ныне живущая в Москве. Шульгин радовался, слыша на улицах Киева русскую речь: в этом он видел знак провала не только проекта украинизации, но и самой власти большевиков, связавшей себя с этим проектом. Киев все так же в основном говорил по-русски, несмотря на впечатляющие усилия большевиков не только сменить названия и вывески в городах, но и ввести украинский в систему образования.

Недостаточный успех языковой украинизации городов, особенно среди этнических русских или в значительной степени обрусевшего рабочего класса, очень волновал Александра Шумского, бывшего члена фракции боротьбистов в Украинской коммунистической партии. Шумский стал наркомом просвещения Украины в начале 1920-х годов. В 1925 году, через несколько месяцев после того, как Сталин назначил Лазаря Кагановича первым секретарем ЦК Компартии Украины, Шумский обратился к Сталину с просьбой начать украинизацию рабочего класса и сменить Кагановича на Власа Чубаря, этнического украинца, в то время возглавлявшего правительство республики. Шумского совершенно не устраивал темп кампании украинизации, он настаивал, чтобы Каганович расширил ее не только на партийный и правительственный аппараты, но и на рабочий класс. Шумский был в ужасе от того, что внушало оптимизм Василию Шульгину: вывески в Киеве были на украинском, многие газеты выходили на украинском – но почти все население говорило по-русски!

Свои взгляды на прогресс украинизации Сталин изложил в письме к Политбюро Компартии Украины в апреле 1926 года. Это был прямой ответ Кагановичу, который жаловался на Шумского и его критику декретной украинизации. Сталин поддержал Кагановича в противостоянии с Шумским и сохранил его на посту руководителя Компартии Украины. Шумский, по словам Сталина, был виноват в двух главных ошибках. Он не отличал украинизацию партии и государственного аппарата от украинизации рабочего класса. Первая, утверждал Сталин, должна была идти по плану, а вторую надлежало остановить. “Нельзя заставить русские рабочие массы отказаться от русского языка и русской культуры” 3, – писал он. А вторая ошибка – это отказ признать, что при слабости местных коммунистических кадров украинизация, управляемая интеллигенцией, могла принять “характер борьбы за отчужденность украинской культуры и украинской общественности от культуры и общественности общесоветской, характер борьбы… против русской культуры и ее высшего достижения – против ленинизма” 4.

Целью сталинского письма было не атаковать украинизацию вообще, но указать на то, какая украинизация нужна партии. Партия должна была проводить политику внутри аппарата, но избегать отчуждения от рабочего класса. Не менее важно было осуществлять украинизацию так, чтобы не оттолкнуть украинское общество от России. Исполнить эти задачи предстояло доверенным большевистским кадрам во главе с Кагановичем, верным помощником Сталина, которому было поручено ускорить культурную украинизацию в духе высказанных Сталиным директив. В мае 1926 года ЦК Компартии Украины принял ряд новых указов, Каганович взял на себя личную ответственность за успех украинизации. Мятежного Александра Шумского на посту наркома образования в 1927 году сменил Николай Скрипник, старый большевик, с рвением и твердостью взявшийся за дело украинизации.

В декретах партии это выглядело так. Политика шла по двум направлениям: привлечение местных кадров и языковая украинизация существующего аппарата. Первая тенденция отразилась в том, что в партийных рядах возросла доля этнических украинцев. С 1925 по 1927 год они обрели в партии большинство: их доля увеличилась с 37 до 52 %, доля этнических русских снизилась до 30 %, а доля евреев, второго по величине меньшинства на Украине, осталась практически на прежнем уровне, сократившись с 20 до 18 %. Языковую украинизацию аппарата возглавил сам Каганович, в 1927 году выступивший в ЦК с докладом на украинском языке.

Доля газет на украинском языке выросла с 40 % в 1925 году до более чем 60 % в 1927-м; выпуск книг на украинском языке возрос с 40 до 54 %. На функционеров в партии и правительстве давили все сильнее, заставляя учить украинский, – тем, кто не смог им овладеть, Каганович угрожал увольнением: из-за новой линии партии свыше 250 сотрудников лишились работы. Культурная украинизация показала самые впечатляющие успехи в сфере образования, где к концу 1920-х годов почти 98 % этнически украинских школьников обучались на украинском. Кампания коснулась и университетского образования: доля лекций на украинском увеличилась с 33 % в 1927 году до 58 % в 1929 году.