Сергей Плохий - Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации [c 1470 года до наших дней]

Ситуация напоминала 1920-е годы, когда коренизацию проводили как уступку нерусским. Русские националисты, чувствуя себя как в осаде в государстве, которое считали своим, стали выражать недовольство. Поскольку режим обратил русских в “самый советский народ”, им пришлось отказаться от многих составляющих своей традиционной дореволюционной идентичности, и в том числе – от наивного монархизма и религии. До революции русские народники считали, что эти элементы по сути своей – деревенские и что поддерживает их именно деревня. Теперь восстановить или сохранить несоветскую русскую идентичность призывали Александр Солженицын и другие русские литераторы, писавшие “деревенскую прозу”. Об их произведениях мы уже говорили в предыдущей главе.

Русский народ, которому требовалась защита и от советизации, проводимой коммунистическим режимом, и от усилившихся стремлений к самоутверждению приграничных областей, в воображении своих защитников был глубоко укоренен в дореволюционном прошлом. Новое поколение русских мыслителей-националистов часто определяло его в духе русской имперской традиции, включая в него не только русских, но и украинцев с белорусами. С учетом того, сколь распространен был русский язык на Украине и в Белоруссии, эта лингвистическая и культурная модель “русскости” работала теперь даже лучше, чем до 1917 года, когда русификация охватила только украинскую и белорусскую элиту, а не весь народ. Ее поддерживали и русские диссиденты, и русский культурный истеблишмент.

В официально одобренных текстах общим местом было считать население Киевской Руси русскими или древнерусской народностью, в то время как украинские и белорусские земли в исторических построениях часто именовались Югом и Западом Руси. В русском языке отсутствовали и до сих пор отсутствуют специальные термины, позволяющие отличить русских Московской Руси от “руських” Украины и Белоруссии раннего Нового времени, что облегчило возврат к имперскому дискурсу. Во многих текстах самиздата начала 1970-х годов (их тиражи были от 50 до юо экземпляров) – скажем, таких, как журнал Владимира Осипова “Вече”, – открыто проповедовалась вера в сущностное единство восточных славян, которых авторы называли просто русскими.

Но возврат модели общерусского народа был встречен в штыки в диссидентских кругах Украины. В России диссидентское движение 1970-х годов разделилось: появились либералы, которых возглавил академик Андрей Сахаров, создатель советской водородной бомбы и впоследствии политический диссидент, и националисты, которых представлял писатель Александр Солженицын, бывший узник ГУЛАГа, ставший известным в дни хрущевской оттепели. А на Украине диссидентам удалось не разойтись и объединить либерализм и национализм.

Эта тенденция определила идеологическую и культурную программу Украинской Хельсинкской группы – правозащитной организации, возникшей после подписания Хельсинкских соглашений в 1975 году. Хельсинкская декларация обязывала Советский Союз соблюдать международные нормы в сфере прав человека. Группа сформировалась вопреки воле властей осенью 1976 года, вскоре после создания подобной организации в Москве. Хотя ее участники не выдвигали украинскую независимость как свою политическую цель, они выступали за культурное и политическое равенство Украины и России. Для них Москва была не только столицей Советского Союза, но и воплощением России, а борьба против СССР – борьбой против русского господства. В программном документе группы, принятом в феврале 1977 года, четко сказано:

Мы глубоко уважаем культуру, духовность и идеалы русского народа, но почему Москва должна принимать за нас решения на международных форумах (например, в Хельсинки и Белграде) по различным проблемам, обязательствам и тому подобному?! Почему культурные, творческие, научные, сельскохозяйственные и международные проблемы Украины должны определяться и планироваться в столице соседнего (даже союзного) государства? [31] Перевод с укр. по: Украiнська Громадська Група Сприяння виконанню Гельсiнських Угод. Краiнам – учасницям Београдського Народи лiта 1977-го. Меморандум. Ч. 5. 1977. (Прим. пер.)

Русские националисты поняли, что Украина становится проблемой. В романе “Архипелаг ГУЛАГ” – пожалуй, главном произведении эпохи самиздата – Александр Солженицын сожалел о неудачных попытках соединить русских и украинцев, но продолжал надеяться, что они не разлучатся. Он писал: “А суть та, что хотя когда-то, в Киевский период, мы составляли единый народ, но с тех пор его разорвало, и веками шли врозь и вкось наши жизни, привычки, языки…” 1Он обвинял коммунизм, особенно коммунизм 1930-1940-х годов, в разрыве, заставившем украинцев стремиться к независимости от России. Но независимо от различий обоих народов Солженицын, сын русского и украинки, хотел, чтобы оба народа остались вместе:

С Украиной будет чрезвычайно больно. Но надо знать их общий накал сейчас. Раз не уладилось за века – значит, выпало проявить благоразумие нам. Мы обязаны отдать решение им самим – федералистам или сепаратистам, кто у них кого убедит. Не уступить – безумие и жестокость. И чем мягче, чем терпимее, чем разъяснительнее мы будем сейчас, тем больше надежды восстановить единство в будущем. Пусть поживут, попробуют. Они быстро ощутят, что не все проблемы решаются отделением 2.

Развитие событий, которое предвидел Солженицын в 1960-х годах, внезапно стало реальностью в конце 1980-х, когда началась горбачевская перестройка. Солженицын смог предсказать будущее, потому что знал настроения украинских политических активистов – с некоторыми из них он общался в ГУЛАГе. К концу 1980-х годов политзаключенные, в том числе члены Украинской Хельсинкской группы, вышли на свободу и могли свободно участвовать в политической деятельности, предлагая свои варианты решения экономических, политических и национальных проблем политически намного более активному народу.

Идеи диссидентов вышли из подполья и стали доминантными во всех республикакх СССР, в первую очередь в России. И пусть первой из союзных республик свой суверенитет – верховенство республиканских законов над законами Союза – провозгласила Эстония, в восточнославянском ядре Союза об этом первой, летом 1990 года, заявила, что удивительно, не Украина и не Белоруссия, а “самая советская” нация СССР – Россия. Как же такое могло произойти?

Ответ следует искать прежде всего в том, что нарушилась насаждавшаяся десятилетиями связка русской идентичности с идентичностью советской. Это призошло, когда элита русской интеллигенции отмежевалась от провалившегося проекта советского коммунизма и отказалась нести ответственность за его деяния в прошлом, настоящем и будущем. Советская экономика слабела, партия утрачивала легитимность, и нерусские народы восстали против Москвы – центра системы, и еще шире – против русских, агентов и управляющих империей, если не ее властителей. Но те не стали брать на себя вину за злодеяния и промахи советской системы. Русские писатели-деревенщики давно считали, что главной жертвой коммунистического режима стали вовсе не нерусские республики Союза, а сама Россия. И теперь, как и все остальные, они могли открыто предъявлять счет режиму и наравне с обвинителями участвовать в состязаниях “кто больше пострадал”.