Алексей Капустин - История нашей еды. Чем отличались продукты советского времени от сегодняшних

Многие пищевики в 90-е годы погибли от рук конкурентов, бандитов. Дмитрия Филиппова, который в советское время был секретарем промышленного отдела в обкоме (я как раз у него работал инструктором), а в 1990-е – председателем Совета банкиров и промышленников Санкт-Петербурга, взорвали в подъезде.

Лично на меня с 1993 по 1998 год было совершено четыре покушения. По самым разным причинам. Одним нужны были деньги, другим – само предприятие.

В первый раз мою машину хотели сбить грузовиком. Он стоял у обочины, а когда мы проезжали мимо него, вдруг дал по газам. Но у меня был толковый водитель – успел увернуться. Грузовик, не останавливаясь, умчался куда-то вглубь промзоны Парнас. Кстати, при схожих обстоятельствах на Приморском шоссе погиб управляющий Витабанком Иванов, бывший директор табачной Фабрики имени Клары Цеткин. Витабанк тогда считался банком развития пищевой промышленности.

Во второй раз бандиты явились ко мне прямо на завод. В десять вечера. Прошли через охранника (я его после этого уволил). Вошли в мой кабинет и начали склонять к тому, чтобы я отказался от предприятия. А у меня на столе стояла граната звукового и нервно-паралитического действия, замаскированная под сувенир. Такая беленькая чашечка – на ней резинка. Если резинку согнуть, граната становится на боевой взвод. Я предложил бандитам: «Давайте, чтобы нормально разговаривать, я вам кофе сделаю и коньячку принесу». Взвел гранату, вышел на кухню. Через несколько секунд – взрыв. Гляжу: все трое лежат и по кабинету бумаги летают. Подоспела охрана. Когда эти трое пришли в себя, мы их сдали в милицию. В то время бандиты не только ко мне, а ко многим директорам приходили. Некоторым били морды прямо на предприятиях.

В третий раз, когда я в спортивном костюме вышел из дома за сигаретами, меня схватили, запихнули в машину и увезли куда-то далеко. Похитили с целью получения выкупа. Это были не местные, а залетные – какие-то монахи из восточного монастыря, расположенного в Белоруссии. Пока ехали, поговорили, и они поняли, что для них будет лучше меня отпустить.

В четвертый раз там же на Парнасе обстреляли мою машину. Мы всех троих нападавших поймали. Перекрыли все выходы. Они не смогли переехать через железную дорогу – там был длинный забор. Побежали вдоль него, а в конце забора их уже наши встречали. Эта была ОПГ, специализировавшаяся на разбоях. Как потом оказалось, они получили информацию (ложную) о том, что я должен везти крупную сумму денег.

В то неспокойное время милиция, как и вся страна, была ослаблена и деморализована, до судов большинство таких дел не доходило. Оставался один выход – самим становиться сильными. Благодаря хорошим связям с начальником петербургской милиции Аркадием Крамаревым я создал службу информации и безопасности. Мы прошли обучение, аттестацию, нам разрешили создать оружейную комнату, выдали пистолеты ПМ и помповые ружья. Так что все знали, что охрана у нас на молокозаводе не с газовыми пистолетами.

Ну и сам я не лез на рожон. В политику не совался, чтобы не зависеть от всех этих выборов-перевыборов. За словами следил (в 90-е очень много крови лилось даже не из-за бизнеса, а из-за того, что кто-то кому-то что-то не так сказал – обозвал, оскорбил). С наличкой старался не связываться. Алкоголем не занимался, хотя в то время кто только водку или вино не разливал. Мне Анатолий Пониделко, другой начальник петербургской милиции (у него еще жена руководила местным филиалом Банка Москвы), предлагал наладить выпуск шампанского с какими-то его знакомыми итальянцами. Я отказался, сказал ему: «Не хочу, чтобы меня посадили. Свяжешься с алкоголем, а потом от вас же кто-нибудь за мной и придет». Так что бизнес у нас был некриминальный. Самое главное тогда было держать свое слово, не обещать того, чего не можешь выполнить. Больше всего в то время мы боялись за семьи. Они были беззащитны – дети ходили в школу, жены – на работу.

В городе шла война за торговые точки. Они все были под кем-то. Ты продукцию им отгрузил, а они тебе деньги не платят. Ну и с кем разбираться? Понятно, что не с директором магазина. Поэтому приходилось встречаться и как-то регулировать эти вопросы с «контролирующими инстанциями». Мне доводилось вести переговоры даже с такими серьезными людьми, как Малышев, Кумарин (им приписывали руководство соответственно малышевской и тамбовской группировками). И хочу сказать, что у меня было очень мало потерь из-за магазинных долгов.

Очень важно не романтизировать 90-е годы. Для бандитов они, наверное, и были лихими, как и для тех, кто скупал ваучеры на предприятиях. А для всех остальных это просто была катастрофа. Я бы сравнил 90-е годы с войной. По нашей земле будто враг прошел. Сколько народу умерло раньше времени. Кто-то не родился, кто-то убился, спился, недоучился, потерял работу из-за того, что закрылось его предприятие, и потом мыкался. Ленинградская область до сих пор не оправилась от этой войны. Например, не восстановила доперестроечное поголовье крупного рогатого скота. Тут и там еще можно увидеть руины ферм, пионерлагерей, военных городков, бывших жилых поселков.

Я думаю, весь этот кризис был спланирован и подготовлен. Сначала наша власть своими решениями создала внутри страны нетерпимую обстановку для промышленности, сельского хозяйства и вообще для жизни людей. А потом, когда ситуация ухудшилась до предела, когда народ был доведен почти до голода и нищеты, ему, как утопающему, предложили две спасительные соломинки – свободный рынок и помощь Запада. Это была колоссальная ломка сознания. Советский народ был подготовлен к тому, чтобы есть и пить любую гадость, а советские предприятия – к тому, чтобы быть скупленными за бесценок.

Я возглавил молокозавод «Роска» в 1990 году. К тому моменту его только-только сдали в эксплуатацию. С кучей недоделок, как обычно и происходило в позднесоветское время. Перечень недоделок содержался в акте о вводе объекта. Предполагалось, что строители устранят их в течение года. Но после путча августа 1991-го СССР рухнул, и строители больше не объявились. Завод даже не был огорожен забором. Вот уж пришлось побегать, помучиться, чтобы привести предприятие в божеский вид. Только мы все наладили и стали нормально работать, прилетает к нам в 1993 году в гости на своем самолете французский миллиардер Антуан Рибу, владелец группы BSN, в состав которой входила и фирма «Данон». Побывал у нас на заводе и сообщил мэру города Анатолию Собчаку, что хотел бы его купить. Представители мистера Рибу облазили все наше предприятие сверху донизу и предложили цену – один миллион долларов. Оборот группы BSN составлял десятки миллиардов долларов. А нам – за новый завод из нескольких корпусов с сырьевой и клиентской базами, с хорошей инженерией и подъездными путями – всего миллион. Сумма как за средненького футболиста. Я отказался. Тогда раздался звонок мэра Петербурга Анатолия Собчака. Он, как оказалось, был знаком с мистером Рибу через Галину Вишневскую. Собчак пригласил меня в Смольный, стал уговаривать: «Ты чего, Алексеич. Такой партнер, как мистер Рибу, очень выгоден для нашего города. А у твоего завода все равно финансовое положение шаткое. Много проблем, надо кредиты возвращать». Но я уперся: «Ничего, выкарабкаемся». Тогда французы помимо миллиона долларов предложили мне лично сохранить должность на заводе после его продажи, зарплату в 3 тысячи долларов (в то время огромная сумма), французское гражданство и квартиру в Париже. Я отказался. В итоге завод французы купили спустя лет десять за много миллионов, только это уже другая история.