Галина Зеленина - Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

В 1491 году в Кастилии прошел инквизиционный процесс, в результате которого несколько евреев и конверсо (крещеных евреев) были признаны виновными в ритуальном убийстве младенца в городке Ла-Гуардия под Толедо и сожжены. Это было самое знаменитое дело из немногочисленных подобных дел на Пиренейском полуострове, самый поздний средневековый кровавый навет — если ограничивать еврейское Средневековье изгнанием из Испании — и один из прекрасно срежиссированных поводов к этому изгнанию.

Процесс начался с ареста конверсо Бенито Гарсии из Ла-Гуардии по обвинению в преданности иудаизму и контактах с иудеями. Среди помогающих ему иудеев был назван Юсе Франко из соседнего городка. Ему в свою очередь инкриминировали совращение конверсо в иудаизм и участие в ритуальном убийстве мальчика (вместо «того человека», то есть Иисуса, как якобы сознался Юсе), совершенном несколько лет назад в Ла-Гуардии. В результате по обвинению в ереси (иудействовании) и особых преступлениях против католической веры арестовали целую группу людей, евреев и конверсо. Выдвинутые изначально обвинения были довольно нечеткими, и облик преступления лишь постепенно формировался в ходе расследования. Очевидно, подследственные в надежде получить более мягкий приговор частично признавали и даже развивали обвинения, но основную вину пытались возложить друг на друга (к примеру, сознавались в том, что присутствовали на церемонии, но ключевые действия приписывали другим участникам).

Св. Христофор-мученик. Офорт Хуана Руиса Луэнго. Гранада, 1721.

Национальная библиотека Испании

Инквизиторы не смущались регулярными расхождениями между показаниями обвиняемых, и через несколько месяцев сюжет приобрел следующие очертания. В Страстную пятницу 1488 года необходимый для вредоносной магии квазиминьян, состоявший из пяти евреев и пяти новых христиан, собрался в пещере недалеко от Ла-Гуардии. Кстати, пещеры — излюбленный locus delicti в инквизиционных расследованиях, начиная еще с альбигойских войн; согласно народным религиозным представлениям, усвоенным (если не сконструированным) католической пропагандой, преступление, совершенное в пещере, укрыто не только от людских глаз, но и от Господнего гнева, ибо взирающий свыше якобы не проницает земную твердь. Собравшиеся распяли христианского младенца (впоследствии у него появилось имя: Христофор или Кристобаль) и совершили над его сердцем вкупе с заранее украденной гостией магический обряд с целью заразить всех христиан бешенством. Очевидно, обряд не увенчался успехом, однако причины этого не раскрываются. Также довольно туманны показания касательно использования крови жертвы. Ответственность за колдовской замысел обвиняемые возлагали на двух докторов-евреев: один из них на момент следствия уже умер (клевета на умерших — как самая безобидная — широко распространена в инквизиционных материалах), а другой жил в Саморе, довольно далеко от Толедо. Примечательно, что первый не был осужден посмертно, как то было принято в инквизиторской практике, а второго не стали даже искать, что лишний раз показывает сфабрикованность дела. Впрочем, главной проблемой, и как мы видели — отнюдь не уникальной в истории кровавого навета — стало отсутствие жертвы. За давностью событий вопрос так и оставили открытым. Утверждалось, что в тот год в окрестностях Ла-Гуардии пропало несколько детей; некоторые обвиняемые, наоборот, говорили, что ребенка привезли из Мурсии или из Толедо. Следствие предпочитало игнорировать неясности и противоречия ради скорости процесса, и осенью 1491 года основных обвиняемых сожгли.

Этот процесс необычен для Испании и особенно — Кастилии, где кровавый навет не получил распространения, а кроме того ему присущи определенные странности формального свойства. Так, испанская инквизиция в то время занималась почти исключительно конверсо, подозреваемыми в тайном иудействовании, — иудеев как таковых она не преследовала и не имела на то права. Мало того, что она вообще этим занялась, дело было поручено не толедскому трибуналу, к юрисдикции которого относилась Ла-Гуардия, а более крупному трибуналу Сеговии, а затем Авилы. И наконец, дело было начато по специальному распоряжению генерального инквизитора Томаса Торквемады, в котором тот счел нужным упомянуть, что сам бы им занялся, если бы не другие неотложные обязанности, и поручил задание трем особенно опытным инквизиторам. Необычность ситуации заставляет ученых полагать, что этот навет был плодом политической мысли Торквемады: генеральный инквизитор задумал использовать безотказное средство воздействия на общественное мнение, чтобы оправдать деятельность инквизиции, придав ей роль защитника старохристиан от коварства новохристиан, действующих заодно со своими бывшими единоверцами, а главное, чтобы легитимировать грядущее изгнание евреев — в глазах как общества, так и, возможно, самих Католических королей. Однако этой гипотезе о конструировании повода к изгнанию нет документальных подтверждений; в Эдикте об изгнании, изданном Их высочествами (именно так на тот момент звучал титул королей Кастилии и Арагона) всего через несколько месяцев после завершения Ла-Гуардийского дела, ритуальное убийство не упоминается в ряду еврейских прегрешений.

В середине ХХ века Ицхак Бер, крупнейший историк сефардского еврейства и представитель «слезливой» еврейской историографии, писал о навете в Ла-Гуардии:

Ясно одно: убийство в ритуальных или магических целях — преступление, абсолютно не совместимое с установками еврея. Материалы нашего дела не говорят ни о чем, кроме сфабрикованных обвинений и исков. <���…> Совершенно очевидно, что обвинение выросло из антисемитской литературы предыдущего века, а не из признаний арестованных. <���…> Нельзя даже допустить мысли о том, чтобы евреи стали использовать христианские культовые предметы или согласились на участие [в ритуале] конверсо, которых не считали иудеями и которые не были даже обрезаны. <���…> Нет ни тени сомнения: обвинения в распятии ребенка и колдовстве были изобретениями антисемитской пропаганды.

Его точка зрения — применительно не только к конкретному кастильскому навету, но и к навету вообще — разделялась и разделяется абсолютным большинством еврейских исследователей. Ревизионизм этой позиции, связанный с попытками объяснить генезис навета еврейской антихристианской агрессией — символической и несимволической, начался в конце ХХ века. К этой дискуссии мы перейдем ниже, а сейчас поместим кровавый навет в иной контекст, сосредоточившись не на иудео-христианских отношениях, а на отношении к детям.