Галина Зеленина - Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

Рассказчик винит мать: как женщина, она легкомысленна, непостоянна, меркантильна и потому «продает» сына вопреки своему изначальному намерению. Рассказчик — монах, а монахи не общались (по крайней мере, не должны были общаться) с женщинами и все знания о женской природе черпали не из собственного опыта, а из трактатов других монахов. Клирики, будучи вообще основными средневековыми интеллектуалами и книжниками, были и основными идеологами средневековой мизогинии. Но здесь, кажется, дело не в женских пороках, а в принятом в то время отношении к детям. Мать как раз вполне постоянна в своем равнодушии к сыну: в восемь лет она отдала его в подмастерья, последующие четыре года почти не видела и в его двенадцать лет поменяла ему — по его же просьбе и за хорошую мзду — место обучения, работы и проживания.

Сравним рассказ Томаса Монмутского с «продажей» матерью ребенка в другом средневековом деле о насилии над детьми:

Примерно два года назад, в сентябре, сир де Ре, возвращаясь из Ванна, остановился в этом месте Рош-Бернар у Жана Колена и провел там ночь. Свидетельница жила тогда напротив таверны упомянутого Жана Колена. У нее был сын десяти лет, который ходил в школу и которого позвал к себе один из слуг сира де Ре, по имени Пуату. Этот Пуату пришел поговорить с Перронн, прося ее, чтобы она разрешила сыну жить с ним, [обещая], что он прекрасно его оденет и что ему будет с ним очень хорошо. […] На что Перронн ответила, что у нее еще есть время подождать и что она не заберет сына из школы. Этот Пуату убеждал ее и клялся, что будет водить его в школу, и обещал дать Перронн 100 су на платье. Тогда она согласилась, чтобы он увел ее сына с собой.

Некоторое время спустя Пуату принес ей 4 ливра на платье. На что она заметила, что не хватает еще 20 су. Он это отрицал, заявляя, что обещал ей только 4 ливра. Она ему тогда сказала, что понимает теперь, что он не исполняет своих обещаний. На что он ей ответил, чтобы она об этом не думала и что он сделает ей и ее сыну еще много подарков. После чего он увел мальчика с собой, в таверну Жана Колена.

На следующий день, когда Жиль де Ре выходил из таверны, Перронн представила ему своего сына. Но сир де Ре ничего не ответил. Однако он сказал Пуату, который там тоже был, что этот ребенок выбран удачно и что он красив как ангел. И спустя некоторое время ее сын уехал вместе с Пуату и в компании с упомянутым сиром де Ре на маленькой лошади, которую Пуату купил у Жана Колена.

С тех пор она не имела о нем никаких известий и не знала, где находится ее сын.

Это показания некоей Перронн Лоссар на процессе над Жилем де Лавалем, бароном де Ре, прототипом сказочного злодея — Синей Бороды.

Жиль де Ре, крупный бретонский феодал, доблестный рыцарь, герой Столетней войны и маршал Франции, в 1440 году подвергся обвинению в поклонении дьяволу, алхимических опытах и массовом похищении детей, преимущественно мальчиков, сексуальном насилии над ними и убийстве. Под угрозой пыток он признал свою вину, был отлучен от церкви и казнен. Процесс, вероятно, был политическим, а обвинения — сфабрикованными. Перед нами еще одна «черная легенда» с участием детей в роли жертв. Эта роль по-разному описывается в пересказе слухов, материалах процесса и позднейших записях в хрониках и в итоге не очень ясна. То ли насилие над детьми функционально — их кровь или тела нужны, чтобы вызвать демонов или задобрить дьявола и с их помощью магическими методами получить власть и богатства, то ли оно самодостаточно — и тогда из барона делают не сатаниста и чернокнижника, а содомита. В обоих случаях ему инкриминировались преступления, подпадающие под церковную юрисдикцию, но вопрос — как и к кровавому навету на евреев — в том, зачем тут дети: кого, по мысли архитекторов этих наветов, призваны впечатлить дети, к которым так равнодушно относились их собственные родители? В одном из более поздних упоминаний о процессе говорится, что сир де Ре, дабы «достичь высот и почестей», «велел убить много маленьких детей и беременных женщин». Возможно, в этой версии кроется разгадка: дело не в насилии над мальчиками, а в уничтожении следующего поколения, уничтожении будущего, что не могло не внушать страх даже при пренебрежении детьми как таковыми.

Систематическое изучение средневековой юдофобии, в частности наветов, началось с середины ХХ века, в связи с Холокостом, разочарованием в идее прогресса применительно к отношениям между евреями и неевреями или к гуманности европейского общества, а также с попытками найти глубоко в истории корни произошедшей трагедии.

Одним из первых достижений исследований в этой области стала дифференциация между кровавым наветом и обвинением в ритуальном убийстве. Ранние наветы — в Норидже или в Блуа — не включали в себя обвинение в использовании крови жертвы. Тема крови возникла с навета в германском городе Фульда в 1235 году и утвердилась в каноне, появляясь в большинстве последующих случаев. Классическое обвинение в ритуальном убийстве акцентирует сходство с распятием Христа (невинный младенец как невинный агнец Христос, терновые шипы, распятие на кресте или его аналоге, причем в Страстную пятницу, произнесение соответствующих формул), видя в этом оскорбление иудеями святой католической веры и месть поработившим их христианам. Кровавый же навет зачастую забывает о Пасхе и ритуальном компоненте, расширяя компонент магический: полученная христианская кровь (или не только кровь, но и внутренние органы, особенно сердце, или, например, молоко кормящей женщины) служит и вредоносной (как в показаниях евреев из Ла-Гуардии), и целебной магии. Средневековые евреи, наследники древней и арабской медицины, ценились как врачи, в том числе врачи придворные, и фольклор приписывал им попытки излечить своих августейших патронов кровью или сушеным и толченым сердцем христианского младенца.

Следующим вопросом, волнующим историков, было распределение активных ролей: кто режиссировал навет, кто его поддерживал, кто вел разбирательство, кто продвигал культ жертвы? Наконец, как сочетается традиционно покровительственное отношение высшей власти — как светской, так и церковной — к своим еврейским подданным с регулярным возникновением подобных наветов? Как видно на примере позиции Сикста IV во время Трентского дела, папы наветы отрицали, основываясь, в частности, на знаменитой булле Иннокентия IV от 1247 года:

Мы слышали слезные жалобы евреев на то, что против них изобретают безбожные обвинения, изыскивая повод, чтобы грабить их и отнимать их имущество. В то время, как Святое Писание велит: «Не убий!», против евреев поднимают ложное обвинение, будто бы они едят в праздник Песах сердце убитого младенца. Полагают, что это им повелевает их закон, который, наоборот, строго запрещает подобные деяния. Как только находят где-нибудь труп неизвестно кем убитого человека, убийство по злобе приписывается евреям. Все это служит предлогом для их яростного преследования. Без суда и следствия, не добившись ни улик против обвиняемых, ни собственного их признания, у них безбожно и несправедливо отнимают имущество, морят их голодом, подвергают их заточению и пыткам и осуждают на позорную смерть. Участь евреев под властью таких князей и правителей становится еще более ужасною, чем участь их предков в Египте под властью фараонов. Из-за этих преследований они вынуждены покидать те места, где предки их жили с древнейших времен. Не желая, чтобы евреев несправедливо мучили, мы приказываем вам, чтобы вы обращались с ними дружелюбно и доброжелательно. Если вы услышите о каких-нибудь несправедливых нападках на евреев, препятствуйте этому и не допускайте на будущее время, чтобы их подобным образом притесняли.