Бен Уилсон - Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Берлин мая 1945-го – это 55 миллионов кубических метров битого камня; Гамбург – 35 миллионов. Невозможно было представить, когда все это удастся восстановить. Но история Второй мировой войны – это также история невероятной стойкости городов даже в самых тяжелых обстоятельствах.

Судьба, с которой встретилась Варшава, находится за пределами всего, что пережил любой город в современной войне. Если Берлин выглядел пусть постапокалиптическим, но все же городом, то столица Польши представляла собой 700 миллионов кубических метров битого камня. Около 81 % Берлина было уничтожено, но стерто полностью – всего 11 %, а повреждено – 70 %. В Варшаве же более 80 % строений полностью исчезли с лица земли [458] H. V. Lanchester, ‘Reconstruction of Warsaw’, The Builder (1947), 296; Robert Bevan, The Destruction of Memory: architecture at war (London, 2006), p. 97. .

Однако даже посреди тотального уничтожения сохранялись какие-то следы жизни. Когда Verbrennungskommandos разрушали здания, маленькие группы евреев и поляков закапывались глубже в бункерах и канализационных коллекторах. Их называли «пещерными людьми», «Робинзонами Крузо», а охотившиеся за ними немцы именовали «крысами». Одна из групп даже выпускала журнал с шутливой «рекламой для туристов»: «Зачем ехать в Египет, чтобы посмотреть на пирамиды, – ведь так много руин в Варшаве!» [459] Reid, p. 639. «Робинзоны» обитали в обстановке, которую одна из выживших, Хелена Мидлер, назвала «городом вечной ночи», спрятанным под урбанистической пустыней, где пищу и воду приходилось добывать в условиях смертельного риска. Многие голодали, замерзали до смерти или попадались в руки немцам, которые расстреливали всех без разбору. Когда Варшаву освободили русские, только небольшое количество людей вышло к свету.

Пианист Владислав Шпильман вспоминал, как он появился на улицах, ранее очень оживленных. Теперь ему приходилось карабкаться по горам булыжников, «словно по осыпям». «Мои ноги путались в месиве оборванных телефонных и трамвайных проводов, в обрывках ткани, которые некогда были украшением домов или одеждой людей, на данный момент давно мертвых» [460] Ibid. .

Когда советский военный корреспондент Василий Гроссман прибыл в Варшаву 17 января, то повреждения были такими, что он был вынужден карабкаться, чтобы завершить маршрут: «Первый раз в жизни мне пришлось использовать пожарную лестницу, чтобы войти в город». Но он был вовсе не один такой: «Процессия старых и молодых мужчин в помятых шляпах, беретах, осенних пальто или макинтошах шагал, толкая перед собой маленькие тележки с толстыми шинами, нагруженные тюками, баулами и чемоданами. Девушки и молодые женщины шли, дуя на замерзшие пальцы, и глядели на руины полными печали глазами. Их были сотни и тысячи» [461] Beevor and Vinogradova (eds. and trans.), pp. 312–3. .

Жители Варшавы начали возвращаться в свой город в тот момент, когда стало ясно, что нацистов там больше нет. Поначалу они разбивали лагеря посреди пустошей. И уже само их присутствие означало, что самая агрессивная попытка убийства целого города в современной истории провалилась.

Приток беженцев вдохнул кислород в затухающие угли Варшавы; люди начали реконструкцию города сами, восстанавливая дома в центре. Они прибывали в то время, когда бушевали дебаты по поводу того, что делать с руинами. В правительстве мнения разделились: некоторые хотели переместить столицу в Краков или Лодзь, чтобы печальные развалины остались в качестве памятника преступлений, совершенных против Польши. Другие верили, что город должен быть восстановлен таким, каким он был до сентября 1939 года, считая, что это будет демонстрацией моральной победы и способом вернуть любимое и знакомое варшавянам, пережившим войну. У небольшого количества градостроителей и архитекторов, таких как Ян Хмелевский, только что сбежавший из концлагеря, вид разрушенной Варшавы вызвал не только шок, но и «облегчение»: появился великолепный шанс построить радикально новый город на месте иррационального хаоса старого мерополиса, исчезнувшего с лица земли [462] Richard J. Evans, ‘Disorderly Cities’, London Review of Books, 35:23 (5/12/2013), 27–9. .

Дилемма, с которой столкнулась Варшава, повторяла ту, с которой имело дело население других полностью или частично разрушенных городов – от Лондона до Токио, от Москвы до Гамбурга, от Киева до Ковентри. Прошли считаные дни с момента освобождения Варшавы, и было создано Biuro Odbudowy Stolicy ( BOS , Бюро реконструкции столицы). Если аннигиляция Варшавы не имела прецедентов в современной истории, то их не имели также масштаб и скорость восстановления ее исторических памятников. Усилия требовались невероятные, учитывая жуткий уровень деструкции, убийство 60 % довоенного населения и бедность освобожденного государства. Были созданы фонды, пожертвования пошли со всей Польши, как и волонтеры, готовые трудиться бесплатно. К 1952 году почти весь исторический Старый город был восстановлен практически с нуля.

Чтобы каждая деталь была полностью аутентичной, усилий не жалели. Использовали картины, чертежи, почтовые открытки, фотографии, собранные со всего мира следы того, какой была Варшава. Существовал и другой источник данных. Невероятно, но во время оккупации множество архитекторов втайне собирали документы и делали зарисовки исторических зданий, предвидя, что все в конце концов разрушат. Рискуя жизнью, эти люди закодировали воспоминания города так, чтобы их нельзя было убить, вынесли за пределы Варшавы, сохранили в монастырях и лагерях военнопленных фрагментарные записи о том, каким был метрополис и каким он мог бы быть [463] Jankowski, 79ff; Jerzy Elzanowski, ‘Manufacturing Ruins: architecture and representation in post-catastrophic Warsaw’, Journal of Architecture 15, 2010, 76–9. .

Старый город Варшавы – один из лучших мировых памятников тому, насколько живучими могут быть города, но также и тому уважению, с которым люди относятся к застроенной окружающей среде. Пока город существует на обрывках спрятанных чертежей и в человеческой памяти, он никогда не может быть полностью уничтожен.И по всей Европе происходило нечто похожее – в городе за городом центральные районы восстанавливали как монументы тому времени, когда варварство и геноцид еще не правили бал на континенте. Привязанность людей к старине, к знакомому и историческому очевидна в сотнях городов. Ганзейская слава Любека была медленно и скрупулезно восстановлена там, где она некогда родилась; наполовину деревянные дома во Франкфурте заменили своих предшественников, погибших в пламени.

«Целая нация строит себе столицу» – под таким слоганом проводили невероятную работу по реновации Варшавы. Масштабы работ были совершенно уникальными. Очень важным оказалось то, что для сохранения исторической части города выбрали барочный Старый город XVII и XVIII веков. Но так было не везде. В других районах на месте старых жилых зданий возникали монументальные новые структуры. Самым знаменитым стал небоскреб, исходно называвшийся Дворец культуры и науки имени Иосифа Сталина, дар от Советского Союза. Смоделированный на основе семи московских сталинских высоток, он использовал польские декоративные элементы и вырос посреди руин Варшавы как визуальное свидетельство коммунистического могущества. А пока шла работа по возведению этого пропитанного идеологией монстра, простые варшавяне жили в его тени, в хижинах, разрушенных зданиях и настоящих трущобах.