Бен Уилсон - Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Сегодня, после многих лет военных операций, нацеленных на то, чтобы разжать стальную хватку картелей, город стал моделью урбанистического восстановления. Избранный мэром в 2004 Серхио Фахардо начал этот процесс с того, что принялся заращивать разрыв между формальным и неформальным городом. Гражданам требовалось взглянуть на жителей бедных кварталов как на равных себе; властям требовалось получить доверие маргинальных слоев населения. Обитателям comunas была дана некоторая степень контроля и планирования того, что происходит в их районах. Эрозия ментальных барьеров осуществлялась вместе с разрушением барьеров физических, город начал перестраивать свой физический облик. Имевшие архитектурное значение общественные здания вроде библиотек и центров коммун строили в comunas , чтобы явственно продемонстрировать, что бедные районы – точно такая же часть города, как и все. Неформальные поселения были интегрированы в город с помощью автобусных маршрутов и фуникулеров. Comuna 13 , некогда самый опасный район самого опасного города в мире, был соединен с центром при помощи эскалатора. Юных обитателей Comuna 13 снабдили запасами краски и побудили украсить дома граффити и уличными картинами. Никаких сомнений, что Медельин не смог решить все свои проблемы, но его радикальный «социальный урбанизм», сочетавшийся с экологическим урбанизмом, сделал его более процветающим, мирным и принес всепланетную славу.

Успех Медельина зависел от изменения отношения к городской бедноте в той же степени, как и от выделения денег на новую инфраструктуру. Он опирался на то, чтобы вручить людям право собственности на их кварталы и на их жизни. Это важный урок для африканских городов, которые последние три десятилетия пытаются справиться с собственным стремительным ростом. Поскольку Африка становится в большинстве своем урбанизированным континентом, то в ближайшие годы ее мегагородам придется немало сделать, имея в распоряжении только долю того, что было, например, у Китая. Если в африканских городах не хватает финансов и инфраструктуры, то невероятная энергия и изобретательность горожан Черного континента могут оказаться самым ценным ресурсом в укрощении выходящей из-под контроля урбанизации.

Пример китайской урбанизации сверху вниз ошеломил политических деятелей. Однако простой снос неформальных поселений и перемещение людей в новые жилые массивы – самый надежный, проверенный временем способ уничтожения социального капитала и динамизма, который процветает в урбанистической среде. Есть альтернативная модель, при которой мегагорода могут расти, но оставаться жизнеспособными. Всего три поколения назад Токио был не более чем грудой разбомбленных булыжников. Сегодня это крупнейший городской регион, известный миру, с 40 миллионами человек населения, самый успешный из когда-либо возникших мегагородов. В значительной степени Токио расцвел, поскольку его граждане восстановили разрушенный город после завершения Второй мировой войны сами, показав, что может сделать самоорганизация. Она сделала больше, чем направляемое сверху планирование, что доминировало в Европе и Америке, а позже и в Китае.

Сразу после войны Токио выглядел одним громадным неформальным поселением, где дома строились из чего попало, а городские службы практически не функционировали. Сегодня значительная часть плотного, не такого высокого урбанистического ядра города, где смешаны деловые и жилые здания, толкающиеся в поисках пространства в лабиринте узких улочек, все еще напоминает трущобы того же Мумбаи, несмотря на то что японцы много богаче. Для большинства людей Запада – а позже и для людей из мест вроде Китая – новый урбанистический опыт связан с упорядоченной, санированной средой, где промышленность, торговля, бизнес, жилье и отдых разнесены по различным зонам, которые заранее нарисовали на плане градостроители. В некотором смысле дикая урбанистическая экосистема становится в этом случае «управляемым зоопарком», лишенным того динамизма, что влечет беспорядок. Токио (как Лагос или Мумбаи) выглядит хаотичным и даже неопрятным на западный взгляд. Но это пример «неформальной» или органической урбанизации в ее самом успешном и ярком проявлении [575] Manish Chalana and Jeffrey Hou (eds.), Messy Urbanism: understanding the ‘other’ cities of Asia (Hong Kong, 2016); Rahul Srivastava and Matias Echanove, ‘What Tokyo Can Teach Us About Local Development’, The Hindu , 16/2/2019. . Потому что именно смешение жилых, рабочих, коммерческих, производственных зон с местами для развлечения и принятия пищи приводит к тому, что улицы выглядят живыми, способными на эволюцию. Неформальные, нераспланированные районы Токио остаются под контролем самих горожан, а не под управлением взирающих с Олимпа администраторов. Город выглядит словно коллекция взаимосвязанных, но самостоятельных деревень со смешанными экономическими, социальными и жилыми функциями. Маленькие предприятия, семейные рестораны, прачечные, крохотные бары izakaya , мастерские ремесленников, авторемонтные мастерские и уличные рынки толкаются плечами с роскошными банками и офисами; хижины из подручного материала стоят рядом с небоскребами. Развитие города – переход от огромной послевоенной трущобы к гиперсовременному мегагороду – происходило постепенно, здания перестраивали, совершенствовали и меняли их назначение. Автономные районы сливались в единый город, не теряя собственного характера и разнообразия уличной жизни [576] Matias Echanove, ‘The Tokyo Model: incremental urban development in the post-war city’ (2015), http://www.urbanlab.org/TheTokyoModel-Echanove.02.2015.pdf; Ken Tadashi Oshima, ‘Shinjuku: messy urbanism at the metabolic crossroads’, in Chalana and Hou (eds.), pp. 101ff. .

Токио в то же время нельзя назвать анархичным, полностью лишенным планирования городом. Но его рост никогда не направлялся неким генеральным планом, как это происходило в Сингапуре или Шанхае. Самая протяженная и напряженная работающая сеть внутригородского транспорта вместе с другими элементами инфраструктуры встраивалась в уже существующий город, а не город растили вокруг нее. Районы рабочего класса получали те же городские службы мирового класса, что и более богатые кварталы. Иными словами, городская власть создавала и поддерживала систему кровообращения – артерии, вены и нервы города; но позволяла соединительной ткани расти как ей угодно.

По контрасту с европейской идеей того, что в городе должно править постоянство, в Японии здания имеют короткий срок жизни. В результате возникло то, что называют высокой скоростью городского метаболизма – постоянный процесс метаморфозы города. Метрополис воспринимается как нечто временное, как палимпсест, исходные слова которого можно разобрать даже после многочисленных стираний и создания новых надписей. Или на него можно смотреть как на постоянно эволюционирующий организм, никогда не получающий конечной формы, но растущий, съеживающийся, меняющий форму и облик в ответ на стимулы внешней среды.