Талбот Мэнди - Орудие богов

Привратник открыл ворота, и Ясмини, держа Тесс за руку, во главе всех прошла сквозь двойной ряд знатных раджпутов; те, повинуясь чьей-то команде, отданной хриплым голосом, подняли сабли и образовали над головами стальную арку, сверкающую в ярком свете факелов. Если не считать приказа обнажить сабли, никто не произносил ни слова.

Тесс смотрела прямо перед собой, боясь встретиться взглядом с каким-нибудь воином, чтобы никто из них не стал возражать – как же это, в такую ночь всех ночей среди них находится христианка.

На дороге стояли три больших слона с прислоненными к ним лестницами. Впереди – громадный зверь с одетыми в золоченые чехлы бивнями, увешанный цепями, с паланкином на спине, напоминающим миниатюрную пагоду; он служил трем поколениям раджпутов и был полон чувства собственного достоинства. Ясмини взобралась на него, за ней – Хасамурти и Тесс, они заняли места позади принцессы. Хасамурти подтолкнула Тесс к ее сиденью, после чего ее обязанности свелись к тому, чтобы следить за царским опахалом из страусовых перьев, мягко движущимся в воздухе над головой Ясмини.

Еще одна женщина забралась на слона сзади, ее подсадил мужчина, похожий на принца, если судить по драгоценным камням, сияющим на тюрбане.

– Его брат, – шепнула Хасамурти.

Снова тишину нарушила чья-то хриплая команда. Лошади, ведомые саисами, отошли от стены, и раджпуты сели в седла. Слуги с факелами шли по бокам. Никто не произносил ни слова.

Слон торжественно шагал по дороге под величественными деревьями, где без умолку трещали обезьяны, перепуганные светом факелов, и покачиванье его спины говорило о веках прошлой истории и о бесконечности грядущих лет. Лошади били копытами и ржали, но ничто не нарушало медленную размеренную походку слона, равно как и спокойствия его проводника.

Жители деревни вышли из домов, стояли под деревьями и, улыбаясь, разглядывали процессию. Все, включая и детей, низко кланялись.

– Почему все молчат? – шепотом спросила Тесс. Ясмини ответила:

– А ты бы хотела, чтобы англичане узнали, что меня приветствовали на улицах как магарани? Дали бы им волю, они бы били в тамтамы и танцевали под деревьями. Здесь все мои друзья.

Большой дом окружала высокая стена, но ворота были широко распахнуты, и процессия ни разу не остановилась, пока ведущий слон не застыл у крыльца, освещенного десятком масляных фонарей. На крыльце стояли четыре женщины с закрытыми покрывалами лицами, но на них блестели самоцветы, а из-под покрывал виднелись нарядные платья; они первые в тот вечер подали голос, чтобы приветствовать и поздравить Ясмини. Как только принцесса сошла со слона, они обступили ее и за руки повели в переднее помещение, произнося тысячи поздравлений и пожеланий счастья.

– Четыре царицы, – шепнула Хасамурти.

Тесс с Хасамурти пошли вместе не в главное помещение, но налево, в покой для женщин, где они сняли покрывала, и тут возобновились болтовня и смех. Там находилось еще десятка три женщин, и они производили больше шума, чем толпа первокурсников в конце семестра.

Самая большая комната возвышалась над остальными на полдюжины ступенек. В дальнем конце виднелась позолоченная дверь, с каждой стороны ее помещалась резная деревянная панель, так что тут был слышен каждый шепот из торжественного зала, когда все женщины умолкли, и было видно каждое движение. Ясмини встала возле позолоченной двери, а Хасамурти с Тесс стремились занять места рядом с ней – нелегкое дело в помещении, где толкутся пятьдесят женщин.

Но тут из зала послышались громкие мужские голоса, и началась перекличка, имя каждого записывалось в пергаментную книгу, так что впоследствии ни один из тех, кто не присутствовал, не мог претендовать на то, что он там был. Женщины притихли, как лес, шелестящий на ночном ветру; кто-то погасил свет, так что легче стало видеть сквозь резные панели – и не так легко быть увиденными. Сразу за панелью начиналось возвышение, покрытое ковром. С его центра ступеньки вели вниз, к полу зала торжеств.

Пол в зале был из тикового дерева, и все колонны, поддерживавшие высокую крышу, были из того же материала, а на них вырезан фантастический узор. В центре свешивался громадный стеклянный канделябр, усиливающий свет тысячи свечей; во всех углах зала висели еще канделябры и зеркала, отражающие свет во всех направлениях.

Около двухсот мужчин сгруппировались в центре зала, вооруженные саблями, – люди всех возрастов, любого роста и всех оттенков смуглости, от крепких седобородых ветеранов до юнцов, не достигших и двадцати лет; и одеты они были в костюмы всевозможных цветов и оттенков, от алых мундиров и белых брюк с черными сапогами рисалдар-майоров до шелковых костюмов с самоцветами у модничающих юношей. Это было племя, которое, как поляки, знало, что их покорили из-за отсутствия единства в их рядах, а не из-за недостатка храбрости и ловкости.

Здесь собрался цвет патриотов Раджпутаны – люди, любящие старые обычаи и все же понимающие преимущества новых. И Ясмини с ее даром читать в людских сердцах, который был ее секретом и источником ее силы, оживляла для них древние обычаи, и она могла вести их по новым путям.

Перекличка закончилась, ветеран с украшенным драгоценностями султаном на тюрбане отделился от остальных и произнес речь, которая была выслушана в молчании, хотя женщины, смотрящие через панель, в волнении щебетали, а глубокое дыхание зала звучало, точно отдаленное бормотание прибоя. Потому что он говорил о переменах в древнем царстве Раджастана и о святости старинного обычая, о праве следовать тому, что их сердца считают лучшим.

– И в минувшие дни, – говорил он, – наши царственные женщины выбирали себе мужей; в старые времена, когда Раджастан был страной царей и царственных юных женщин, как говорят бесчисленные страницы нашей истории, эти обычаи были признаны достойными для того, чтобы править, и защищать, и умирать в отсутствие их господ; а потому мы нынче сочли подобающим посетить это торжественное собрание, чтобы стать свидетелями и благословить. И опять, мои господа, царская дочь на троне Раджастана выбирает себе мужа в присутствии всех нас!

Он умолк, и толпа разразилась приветственными криками. После Ясмини перевела его речь для Тесс. Он ни слова не сказал о Гангадхаре или о троне в Сиалпуре, предоставив произнести это женщине, которая была вождем их всех в тот вечер.

Теперь все взоры устремились на возвышение и на дверь позади него. Во внутреннем помещении женщины оживились и зашептались, а с десяток их, снова прикрыв лица покрывалами, сгруппировались вокруг Ясмини, молча ожидая, когда она даст команду. Она выжидала достаточно долго. Хасамурти широко распахнула дверь, и Ясмини выступила вперед, сверкая своими драгоценностями.