Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Смерть герцога Энгиенского, подчинив поведение Бонапарта иному закону, подорвала его здравомыслие: ему пришлось усвоить, дабы пользоваться ими как щитом, максимы, которые он не мог применить в полной мере, ибо его слава и гений постоянно им противоречили. Он стал подозрителен; он сделался страшен; люди потеряли веру в него и в его звезду; ему пришлось терпеть, если не искать, общество людей, с которыми он в ином случае никогда не стал бы знаться и которые из-за его деяния сочли себя равными ему: их позор пал и на него. Он не смел ни в чем упрекнуть их, ибо утратил право осуждать. Достоинства его остались прежними, но благие намерения переменились и уже не служили поддержкой этим великим достоинствам; первородный грех точил его изнутри».

Другой современник Наполеона Стендаль охарактеризовал историю с герцогом Энгиенским следующим образом:

«Герцог Энгиенский, внук принца Конде, проживавший на территории герцогства Баденского, в нескольких километрах от Франции, был арестован французскими жандармами, увезен в Венсенн, предан суду, осужден и, как эмигрант и заговорщик, расстрелян. Раскрытие этого заговора дало Наполеону возможность осуществить последний, величайший из его честолюбивых замыслов: он был провозглашен французским императором, и его власть была объявлена наследственной. «Этот хитрец, — сказал о нем один из его посланников, — из всего умеет извлечь выгоду».

Стендаль приводит очень интересные слова самого Наполеона, пытавшегося оправдать чрезмерную жестокость в отношении герцога Энгиенского исходившей от него угрозой его собственной жизни:

«Министры настаивали на том, чтобы я приказал арестовать герцога Энгиенского, хотя он проживал на нейтральной территории. Я все же колебался. Князь Беневентский [7] Талейран. Но он был пожалован титулом князя лишь в 1806 году. дважды подносил мне приказ и со всей энергией, на которую он способен, уговаривал меня подписать его. Я был окружен убийцами, которых не мог обнаружить. Я уступил лишь тогда, когда убедился, что это необходимо. Мое законное право на самозащиту, справедливая забота о спокойствии общества заставили меня принять решительные меры против герцога Энгиенского. Я приказал его арестовать и назначить над ним суд. Он был приговорен к смертной казни и расстрелян… Разве не все средства являются законными против убийства?»

Позаботиться хоть о каких-то доказательствах «вины» несчастного герцога Наполеону даже не пришло в голову. Зато на это не могло не обратить внимание ближайшее окружение Наполеона и так называемое общественное мнение.

После того как герцог Энгиенский был казнен, при дворе говорили, что его жизнь была принесена в жертву. Я слышал от генерала Дюрока, что императрица Жозефина бросилась к ногам Наполеона, умоляя его помиловать молодого герцога; Наполеон с досадой отстранил ее; он вышел из комнаты; она ползла за ним на коленях до самой двери.

16 мая 1804 года, то есть всего через неполных два месяца после казни несчастного герцога Энгиенского во рву Венсеннского замка, Наполеон был официально провозглашен императором с правом наследования.

По этому поводу французский историк Жак Бэнвилль восклицает:

«Глядя на календарь, сопоставляя даты, как не признать, что Венесннское дело имело успех? Герцог Энгиенский погиб 21 марта рано утром, а уже через несколько дней имело место первое открытое проявление желания восстановить монархию в лице Наполеона Бонапарта».

Следует отметить, что поначалу слово «империя» даже не произносилось, а Сенат лишь назвал пожизненного первого консула «столь же бессмертным, как и его слава». Но этого честолюбивому Наполеону было мало, и дальше начала развиваться постановка, к которой «приложил руку» все знающий и все понимающий Камбасерес.

В воскресенье, 25 марта 1804 года, первому консулу принесли сообщения от различных избирательных коллегий. В частности, там было сообщение от адмирала Гантома, одного из его приверженцев и президента Варской коллегии, в котором говорилось, что недостаточно наказать заговорщиков, но нужно обширной системой учреждений, которая бы упрочила и увековечила власть в руках первого консула, «утвердить спокойствие во Франции и положить предел ее продолжительным тревогам».

Луи де Фонтан, избранный в 1804 году президентом Законодательного корпуса, на аудиенции сказал:

— Гражданин первый консул! Государство уже четыре года покоится под сенью вашего мощного управления. Мудрая соразмерность ваших законов еще более и более будет соединять под этой сенью всех граждан. Законодательное сословие хочет освятить эту достопамятную эпоху: оно постановило, чтобы ваше изображение было поставлено посреди зала совещаний, чтобы оно вечно напоминало ему ваши благодеяния, равно как и обязанности и надежды французского народа. Право завоевателя и законодателя всегда заставляло смолкнуть все иные права, и вы можете видеть, как оно утверждено за вашей особой решением всей нации. Кто может еще питать преступную надежду противопоставить Францию Франции? У Франции один вождь — вы, и у нее только один враг — Англия.

Однако правительство молчало и ждало первого шага от Сената, а чтобы заставить Сенат сделать этот шаг, необходимо было обязательно договориться с Камбасересом.

Однако же правительство ничего не хотело обнародовать прежде, нежели не сделает первого шага высшее в государстве учреждение — Сенат, который, на основании конституции, должен был первый подавать голос во всяком государственном деле. Чтобы заставить его сделать этот шаг, необходимо было поговорить с Камбасересом, который правил Сенатом по-своему. Для этого надо было объясниться с ним и увериться в его расположении, не потому, что можно было опасаться с его стороны какого-нибудь противодействия, но уже и самое его неодобрение, хотя безмолвное, было бы истинно досадным в таком обстоятельстве, где было очень важно, чтобы все без исключения казались увлеченными общим желанием.

Наполеон приказал вызвать в Мальмезон Лебрёна и Камбасереса. Так как Лебрёна убедить было гораздо проще, то он был приглашен первым. С ним не надо было делать никаких особых усилий, потому что он и так был сторонником монархии — в особенности когда она вверялась в руки генерала Бонапарта.

Камбасерес прибыл, когда первый консул уже успел о многом переговорить с Лебрёном. И Наполеон, словно сам не принимал в этом деле никакого участия, поинтересовался мнением второго консула о вопросе, столь сильно занимавшем всех в ту минуту, — о вопросе восстановления монархии.