Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

— Я сильно сомневался, — отвечал ему Камбасерес, — когда думал о том, что дело может дойти до этого. Теперь же я вижу, что все ведет к этой цели, и я готов плакать.

После этого он пояснил, что имел в виду. Он сказал, что республиканцы недовольны тем, что им не оставляют даже мечты, которой они предавались, а роялисты возмущены тем, что осмеливаются восстановить престол, не посадив на него представителя Бурбонов. Он сказал, что опасно восстанавливать прежний образ правления, потому что затем французам останется только посадить одно лицо на место другого, и таким образом снова может быть введена старая монархия. Он привел слова самих роялистов, которые громогласно хвастались тем, что имеют в лице генерала Бонапарта предтечу, посланного подготовить возвращение Бурбонов.

А еще Камбасерес сказал, что власть первого консула в настоящее время и без того безгранична, и заметил, что часто бывает опаснее переменить название вещей, нежели сами вещи. Плюс он сослался на трудности, с которыми будет связано получение от Европы признания новой монархии во Франции, и еще на большую трудность — заставить Францию выдержать новую войну.

При этом мудрый Камбасерес не стал говорить о главном: о том, что Наполеон не сможет остановиться и, получив титул императора французов, попытается стать императором всего Запада, а это заставит его переступить границы возможного, и из-за этого он может пасть.

Со своей стороны, Наполеон, притворявшийся во время учреждения пожизненного консульства, на этот раз сам взялся за дело, и он откровенно признался Камбасересу, что задумал возложить на себя корону. И он объявил — почему. Он утверждал, что Франция желает короля, что это очевидно всякому, умеющему наблюдать, что Республика — это глупость, и Франция обязательно возведет на престол кого-то из Бурбонов, если ей не дадут Бонапарта, но возврат Бурбонов станет бедствием, потому что это будет чистой воды контрреволюцией.

Эти доводы мало убедили Камбасереса, и оба остались при своем.

Столь решительное и неожиданное сопротивление Камбасереса смутило первого консула, который, прикинувшись менее нетерпеливым, нежели это было на самом деле, сказал обоим своим заместителям, что он ни во что не станет вмешиваться и предоставит все естественному ходу событий.

Они расстались недовольные друг другом, и Камбасерес, возвращаясь с Лебрёном поздно ночью в Париж, сказал своему коллеге:

— Дело сделано, монархия восстановлена, но у меня предчувствие, что все это не закончится хорошо. Мы воевали с Европой за то, чтобы подарить ей республики, дочери Французской республики, а теперь мы будем воевать, чтобы навязать ей новых монархов, сыновей или братьев нашего монарха, и истощенная Франция не выдержит этих безумных предприятий.

Пьер Вуазар в своей статье о Камбасересе квалифицирует это так: «Присоединение Наполеона к наследственной империи показалось Камбасересу новой ошибкой. Он доверил свои опасения Лебрёну <���…> Однако, когда все было решено, он присоединился к новому режиму без оглядки».

Без оглядки? На самом деле все было гораздо сложнее. Ведь Камбасерес был человеком, с которым Наполеон обычно говорил обо всем делах — как государственных, так и своих личных. Но сейчас Камбасерес безмолвствовал, и делал он это по двум причинам. С одной стороны, по своей редкой предусмотрительности, он страшился необузданности беспредельного проявления честолюбия. Он буквально трепетал при мысли, что прочное величие Люневильского мирного договора, заключенного 9 февраля 1801 года между Францией и Австрией и положившего конец второй антифранцузской коалиции, будет принесено в жертву из-за возведения генерала Бонапарта на императорский трон. С другой стороны, Камбасерес чувствовал и нарушение его личного интереса, потому что он отделялся от первого консула высотой трона и превращался из соучастника в верховной власти в простого подданного будущего монарха.

Итак, Камбасерес безмолвствовал и на этот раз не предоставлял всю силу своего влияния к услугам первого консула. Другое дело — он не стал активно противодействовать замыслам Наполеона. Но трактовать это как присоединение к новому режиму «без оглядки» — это совершенно неверно.

А пока суд да дело, сторонники монархии в лице первого консула стали повсюду говорить о том, что армия, обожающая своего вождя, готова провозгласить его императором, но надо спешить, ибо враги Франции не дремлют, и это убедило многих сенаторов.

27 марта Сенат был созван для совещания по этому вопросу, но при этом Камбасерес, который обычно председательствовал в Сенате, не был предупрежден о том, о чем пойдет речь. Естественно, это неприятно поразило Камбасереса, который буквально окаменел от удивления, слушая, как читался проект постановления. Однако он не показал и вида, и никто ничего не смог прочитать на его лице.

Тотчас по выходе из зала заседаний, Камбасерес, обиженный тем, что все сделали помимо него, послал Наполеону в Мальмезон довольно холодное письмо, в котором извещал его о произошедшем. Первый консул возвратился на следующий день в Париж и вновь решил объясниться с обоими своими заместителями. Он казался как бы даже удивленным поспешностью Сената.

— Я не достаточно обдумал все это, — сказал он Камбасересу. — Мне нужно еще посоветоваться и с вами, и со многими другими, прежде чем я решусь на что-нибудь. Я скажу Сенату, что подумаю. Я не хочу ни принимать официально, ни публиковать их предложение.

На самом деле фактически режим единовластия уже существовал во Франции. По словам историка А. З. Манфреда, «оставалось только привести наименование государственной власти в соответствие с ее действительным характером».

Два года, прошедшие с момента установления пожизненного консульства Наполеона, были необходимы для нейтрализации республиканской оппозиции в законодательных учреждениях и в армии.

Непредвиденные осложнения возникли и в семье Наполеона. Против оказалась Жозефина, так как перспектива возвышения ее мужа до титула императора с наследственным правом внушала ей (пусть и любимой, но потерявшей способность к деторождению женщине) беспокойство за свое будущее.

Жозеф Фуше был союзником Жозефины. Он в 1802 году выступал ярым противником монархии. 13 сентября 1802 года было объявлено о ликвидации министерства полиции. Практическое осуществление этого отстранения было возложено на Камбасереса. Сам Наполеон предпочел не встречаться с Фуше.

Камбасерес обставил все так, будто консульская власть уничтожила все внутренние распри, сплотила всех французов в единую семью, и министерство полиции просто стало ненужным. Для обеспечения порядка достаточно было министерства юстиции с министром Клодом Ренье во главе.