Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Лишь только архиканцлер произнес эти слова, как раздались крики «Да здравствует император!», а когда они стихли, Наполеон сказал Сенату:

— Все, что может способствовать благу отечества, связано с собственным моим счастьем. Принимаю титул, который вы считаете полезным для славы нации. Повергаю на санкцию народа закон о наследственности. Надеюсь, что Франция никогда не раскается в тех почестях, которыми она окружит мое семейство.

После этого Сенат, через посредство своего президента Камбасереса, произнес несколько поздравительных слов новой императрице, которые Жозефина выслушала, по своему обыкновению, с величайшей грацией и некоторым смущением.

Итак, голос народа должен был решить, быть ли Наполеону наследственным императором. Когда сенаторы удалились, Наполеон удержал Камбасереса и попытался заставить его забыть все, что разделяло их еще совсем недавно. Впрочем, архиканцлер и не особо упрямился: только что Наполеон поднялся выше и вслед за ним возвысился и он. Они поговорили о многих важных вещах, а именно о церемонии коронации и о новой форме правления, которую следовало дать Итальянской республике, которая не должна была оставаться республикой рядом с Францией, превращенной в монархию.

Условлено было, что Камбасерес, бывший в тесных отношениях с Франческо Мельци д’Эрилем, вице-президентом Итальянской республики, напишет ему об этом предмете. И Камбасерес написал, и, забегая вперед, скажем, что когда Наполеон поставил вице-королем Италии своего пасынка Эжена де Богарне, Мельци д’Эриль отошел в сторону, но в качестве компенсации получил титул герцога Лоди.

Что же касается очередного «свободного» волеизъявления французов, то Камбасерес провел все филигранно тонко. Законодательный корпус находился тогда на каникулах, но поспешное голосование было проведено среди тех, кого удалось найти в Париже. На факт отсутствия кворума никто не обратил внимания. Президент Сената Камбасерес и специальная сенатская комиссия быстро сформулировали вопрос к французскому народу: «Согласен ли народ с наследованием императорской власти по прямой, естественной, легитимной и приемной линиям наследования Наполеона Бонапарта?» Вопрос о том, желает ли народ Франции установления империи, был дипломатично обойден. Этот вопрос уже был решен и без всякого участия народа.

6 ноября 1804 года были обнародованы результаты плебисцита: «за» проголосовало более трех с половиной миллионов человек (99,9 % голосовавших), «против» осмелилось высказаться лишь 2569 человек.

В одиннадцати департаментах не было ни одного голоса «против». Сказочное единодушие! Также ни одного голоса «против» не было отмечено среди четырехсот тысяч голосовавших в сухопутной армии и среди пятидесяти тысяч голосовавших во флоте. В это тоже верится с трудом, ибо республиканцев по духу в вооруженных силах оставалось еще более чем достаточно. В частности, открыто критиковал провозглашение империи генерал Мале в городе Ангулеме. Он оказался единственным комендантом, который не стал устраивать в своем городе праздничной иллюминации. Можно ли себе представить, что этот человек, организовавший в 1812 году захват власти в Париже, объявив Наполеона погибшим, голосовал в 1804 году за установление империи? А сторонники и друзья генерала Моро, которых было немало: могли ли они все до единого высказаться за провозглашение ненавистного им Наполеона императором?

Скорее всего, голоса Мале и ему подобных были по той или иной причине признаны недействительными. Широко известные ныне методы приписок и подтасовок при голосовании были детально проработаны к далекому 1804 году с одной лишь разницей, что двести лет назад все это было гораздо сложнее физически, так как еще не были изобретены ЭВМ и компьютерные программы, облегчающие этот труд.

Французский историк Фредерик Блюш приводит следующие данные: по его оценкам, в сухопутной армии проголосовало «за» лишь сто двадцать тысяч человек, а во флоте — шестнадцать тысяч. Эти результаты «округлили» до четырехсот тысяч и пятидесяти тысяч.

Так при помощи «свободного волеизъявления граждан» Наполеон стал императором французов с правом наследования. Опытные юристы быстро оформили все эти изменения, ведь, как говорил еще Людовик XII, они умеют «растягивать и поворачивать законы подобно тому, как сапожники вытягивают и выворачивают кожу». Ну а Наполеон, посчитавший себя после этого единственным правомочным представителем всей нации, за все годы своего императорства никогда больше не беспокоил свой народ какими бы то ни было голосованиями.

Государь,

Указ, изданный Сенатом, и который он спешит представить Вашему Императорскому Величеству, есть исключительно подлинное выражение воли, проявленной уже нацией.

Указ этот, предоставляющий вам новый титул и утверждающий после вас наследие оным вашему роду, ничего не прибавляет к вашей славе и к вашим правам.

Любовь и признательность французского народа четыре года уже как вручили Вашему Величеству бразды правления, и Государственные учреждения полагались уже на вас, касательно выбора наследника.

Итак, важное наименование, вам предоставляемое, есть только дань, которую нация платит своему собственному достоинству и ощущаемой ею потребности каждый день представлять вам доказательства уважения и привязанности, которые с каждым днем лишь возрастают.

И может ли французский народ найти пределы своей признательности, тогда как вы сами не полагаете оных в вашей о нем заботливости и попечениях?

Может ли он, сохраняя воспоминание о бедствиях, которые он претерпел тогда, когда был предоставлен самому себе, помышлять без восторга о счастье, коим он наслаждается с тех пор, как Провидение повелело ему броситься в ваши объятия.

Армии были побеждены, финансы в беспорядке, общественный кредит уничтожен; партии оспаривали друг у друга остатки нашего древнего величия; понятия о вере и даже о нравственности затмились; привычка давать и отнимать власть лишила сановников уважения и вообще сделала ненавистной всякого рода власть.

Ваше Величество явились: вы призвали вновь победу к нашим знаменам; вы восстановили правила и бережливость в общественных расходах; успокоенное Государство испытало доверие к своим собственным методам; ваша мудрость укротила буйство партий; вера узрела восстановленными алтари свои; понятия о добре и зле пробудились в душах граждан, когда они увидели, что преступления наказываются, а добродетели награждаются почетными отличиями.

Наконец, и это, без сомнения, величайшее из чудес, произведенных вашим гением, — этот народ, которого гражданское брожение сделало не терпящим никакого принуждения, врагом всякой власти — доведен теперь вами до того, что он стал любить и почитать власть, действующую только для его славы и спокойствия.