Сергей Нечаев - Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину

Как писал профессор Зёммеринг, свидетели утверждали, что наблюдали скрежет зубов после отделения головы от тела. Он был убежден, что если бы в голосовых органах все еще циркулировал бы воздух и они бы не были рассечены, то отрубленные головы могли бы говорить. Вот его слова: «Если голова человека остается достаточно активной, чтобы шевелить мышцами лица, нельзя сомневаться в том, что чувства (sentiments) и способность к восприятию также сохраняются».

Вопрос — насколько долго? Согласно Зёммерингу, если судить по органам, ампутированным у живых людей, к которым применяется гальваническое воздействие, можно предположить, что чувствительность сохраняется на протяжении еще четверти часа, поскольку «голова, из-за своей плотности и круглой формы, достаточно долго сохраняет тепло».

Этот довод был усилен профессором Сю, который утверждал, что за этими движениями стоит стремление к коммуникации. Вот его слова: «У отсеченных голов неоднократно отмечалось движение зрачков, глаз, губ, даже движение челюстей, когда палач поднимал еще теплые головы, чтобы продемонстрировать их публике <���…> Мы имеем основание предположить, что с помощью этих привычных движений они показывают осведомленность о своей казни <���…> и из любви к людям <���…> стараются обернуть этот печальный опыт к их благу».

Центральным мотивом аргументов этих двух профессоров был призыв к воображаемому отождествлению с той болью, которую испытывают казненные. Это видно, например, из утверждений о том, что боль может ощущаться и в отсутствие движения и голоса. Профессор Зёммеринг, например, утверждал, что холод «может заморозить пальцы до такой степени, что они не смогут писать, но чувствительность останется».

А профессор Сю замечал:

«Как много животных и растений страдает, не выражая свою боль каким бы то ни было криком! Если очевидно, что живое тело может страдать без плача и крика, то значит, что крики и слова не есть очевидные свидетельства боли. Это лишь дополнительные ее признаки».

Когда же речь зашла непосредственно об ощущениях отсеченной головы, было предложено представить себе беспредельное страдание. Знание профессором Зёммерингом анатомии заставляло его предположить, что гильотина бьет в самое чувствительное место человеческого тела. Он писал:

«В шейных позвонках соединяются все нервы важнейших органов, которые служат источником всех нервов, распространяющихся по нижним конечностям. Соответственно, боль при их разделении должна быть наиболее сильной, наиболее острой, наиболее раздирающей из всех, какие только можно себе представить».

Профессор Сю вторил ему:

«Как ужасно пережить ощущение казни и последующее понимание того, что она уже произошла!»

В итоге своих размышлений Зёммеринг и Сю перешли от тела к более общему значению своих аргументов. Они говорили про страдания, выраженные дрожанием челюстей или трепетом конечности, а из этого делался вывод о том, что революционная политика наказаний на самом деле является варварской, недостаточно просвещенной и совсем не гуманной. И дело здесь не в изуродованном теле, а в сохраняющемся сознании казненного.

А раз так, то гильотина — это не инструмент цивилизации и прогресса. Наоборот, ее надо воспринимать в качестве индикатора варварства, а ее сторонников — как дикарей, недостойных принадлежать к цивилизованному обществу.

Профессор Зёммеринг даже заявил о казнях: «Эти омерзительные зрелища не должны существовать даже у дикарей — но республиканцы устраивают их и посещают».

Представление о том, что может испытывать отрубленная голова человека, оставаясь в полном сознании, разумеется, ужасно. По воспоминаниям очевидцев, английский король Карл I и королева Анна Болейн после казни от руки палача шевелили губами, пытаясь что-то сказать. На основании этого Самуэль Томас фон Зёммеринг выступал категорически против использования гильотины и при этом ссылался на целую коллекцию записей врачей о том, что лица казненных искривлялись от боли, когда доктора пальцами касались среза позвоночного канала.

Самое знаменитое из такого рода свидетельств принадлежало перу доктора Габриэля Борьё, который в 1905 году обследовал голову казненного преступника Анри Лангийя. Врач писал, что в течение 25–30 секунд после гильотинирования он дважды звал Лангийя по имени, и тот каждый раз открывал глаза и устремлял свой взор на Борьё. Это было похоже на то, что человека разбудили ото сна. «Я видел несомненно живые глаза, которые смотрели на меня, — писал доктор Борьё. — Веки и губы гильотинированного двигались в течение 5–6 секунд после казни. Я подождал, пока спазмы прекратятся. Лицо Лангийя успокоилось, веки наполовину прикрыли глаза, совсем как у умирающих, которых я наблюдаю почти ежедневно. Когда я позвал преступника громко по имени, его веки опять медленно поднялись». И лишь при третьей попытке уже ничего не произошло.

И, конечно, тут же пошли фантастические измышления, волнующие нездоровый интерес публики. Своего апофеоза это достигло в XIX веке в популярных повествованиях о фаустианских научных интервенциях в гротескное тело. Писатель-романист Огюст Виллье де Лиль-Адан, например, опубликовал ставшее бестселлером описание экспериментов, проводимых доктором Вельпо с головой одного убийцы. Многие считали, что в книге описывались реальные события.

Постоянно циркулировали слухи о каких-то секретных экспериментах. Писатель Шарль Демазе сообщил информацию о неких испытаниях, которые якобы проводились с отсеченной головой человека по имени Прюньер, целью которых было обнаружить в ней признаки жизни (например, расширение зрачков).

Подобная информация лишь подпитывала жадный спрос на подобного рода истории.

В своем полемическом эссе, посвященном гильотине, обычно скептичный Альбер Камю пишет так:

«Говорят, искаженное лицо Шарлотты Корде залилось краской от пощечины палача. Стоит ли этому удивляться, принимая во внимание рассказы более современных наблюдателей? Один подручный палача, чья должность не очень-то располагает к романтике и чувствительности, следующим образом описывает то, чему он был свидетелем: «Человек, которого мы швырнули под резак, казался одержимым, его сотрясал настоящий приступ (delirium tremens). Отрубленная голова тут же перестала подавать признаки жизни, но тело буквально подпрыгивало в корзине, словно его дергали за веревочки. Двадцать минут спустя, на кладбище, оно все еще содрогалось». {Опубликовано Роже Гренье в книге «Чудовища», издательство «Галлимар». Все собранные в ней свидетельства — подлинные}. Теперешний капеллан тюрьмы Санте, преподобный отец Де вуайо, вроде бы не являющийся противником смертной казни, в своей книге «Преступники» идет еще дальше, как бы воскрешая историю осужденного Лангийя, чья отрубленная голова подавала признаки жизни, когда к ней обращались по имени. {Издательство «Мато-Брэн», Реймс} «В утро казни осужденный пребывал в сквернейшем расположении духа и отказался от исповеди и причастия. Зная, что в глубине души он таил привязанность к жене, ревностной католичке, мы обратились к нему: «Послушайте, соберитесь с духом хотя бы из любви к жене!» Осужденный последовал нашему совету. Он долго предавался сосредоточенным раздумьям перед распятием, а потом перестал обращать на нас внимание. Во время казни мы находились неподалеку от него; голова осужденного скатилась в лоток перед гильотиной, а тело было тут же уложено в корзину, но, вопреки обыкновению, ее закрыли крышкой, забыв поместить туда голову. Подручному палача, принесшему голову, пришлось немного подождать, пока корзину снова откроют. Так вот, в течение этого короткого промежутка времени мы успели заметить, что оба глаза казненного смотрят на нас с умоляющим выражением, словно взывая о прощении. В безотчетном порыве мы осенили голову крестным знамением, и тогда ее веки затрепетали, выражение глаз смягчилось, а потом красноречивый взгляд окончательно потух…» Читатель может принять предложенное священником объяснение сообразно со степенью своей религиозности. Но «красноречивый взгляд» не нуждается ни в каком толковании».