Исабель Альенде - Зорро. Рождение легенды

«Если бы не команда, которая была со мной много лет, и если бы я не так нуждался, то бросил бы все это и вернулся к моим картам», — признался капитан. Было решено, что Диего и женщины проберутся на корабль, когда стемнеет, и будут прятаться до тех пор, пока судно не выйдет в открытое море. Никто, кроме капитана и Галилео Темпесты, не будет знать их настоящих имен. Диего от всего сердца поблагодарил капитана, но тот ответил, что всего лишь исполняет свой долг. Любой член Общества справедливости на его месте поступил бы так же.

Следующая неделя ушла на сборы. Пришлось извлечь из тайников золотые дублоны, чтобы купить дорожную одежду и другие необходимые в путешествии вещи. Горсть драгоценных камней снова зашили в белье. Совет банкира и вправду пригодился в трудные времена. Девушки выбрали практичные и скромные наряды, подходящие для долгого путешествия, черные, чтобы хотя бы сейчас соблюсти траур по отцу. Выбор в окрестных лавках был небогат, но подходящие платья удалось найти на зашедшем в порт английском судне. Нурия, после знакомства с цыганами полюбившая яркие цвета, тоже оделась в черное в память о покойном господине.

Друзья попрощались с цыганами сердечно, но без бурных проявлений чувств, не принятых у племени, чьи души загрубели за годы страданий. Пелайо передал Диего шпагу, которую выковал для него, великолепный клинок, крепкий, гибкий, легкий и безупречно сбалансированный, такой, что его ничего не стоило подбросить в воздух и поймать за гарду. В последний момент Амалия решила вернуть Хулиане жемчужную тиару, но та отказалась принять подарок обратно и попросила цыганку оставить его на память. «Я и так буду вас помнить», — сказала Амалия почти гневно, но согласилась оставить драгоценность.

Путешественники взошли на борт мартовской ночью, спустя несколько часов после того, как портовая охрана осмотрела груз и позволила капитану поднять якорь. Галилео Темпеста и капитан де Леон провели своих подопечных в приготовленные для них каюты. Пару лет назад корабль прошел ремонт и теперь выглядел куда лучше, чем во время первого плавания Диего, на нем даже нашлось место для четырех пассажирских кают, расположившихся на корме по сторонам офицерского салона. В каждой помещались прибитая к полу деревянная кровать, стол, стул, сундук и маленький платяной шкаф. Каюты были не слишком уютны, но они могли обеспечить невиданную на корабле роскошь: уединение. Женщины провели первые сутки плавания в постели, зеленые от качки и твердо уверенные, что не вынесут нескольких недель в открытом море. Как только испанский берег остался позади, капитан позволил своим пассажирам выходить, но велел девушкам держаться подальше от матросов, чтобы не создавать проблем. Он не стал ничего объяснять членам команды, а те не посмели спросить, но между собой повторяли, что женщина на борту — это к беде.

На следующее утро сестер де Ромеу и Нурию разбудили глухой топот босых матросов, принимавших вахту, и запах кофе. К раздававшемуся каждые полчаса звуку корабельной рынды они уже привыкли. Умывшись морской водой и протерев лица пресной, чтобы на коже не осталось соли, они оделись и, покачиваясь, вышли на палубу. В офицерском салоне Галилео Темпеста уже накрыл для завтрака прямоугольный стол, окруженный восемью стульями. Подслащенный патокой кофе с капелькой рома вернул путешественниц к жизни. По распоряжению галантного капитана к овсяной каше, приправленной корицей и гвоздикой, им подали экзотический американский мед. Через полуоткрытую дверь было видно Сантьяго де Леона и двух его помощников, которые изучали судовой журнал и старались разумно распределить провизию, дрова и воду, чтобы их хватило до ближайшего порта. На стене висели компас и ртутный барометр. На столе в ящике красного дерева лежал хронометр, который Сантьяго де Леон хранил, словно реликвию. Капитан лаконично поздоровался со своими гостями, не обратив внимания на их бледность. Исабель поинтересовалась, где Диего, и де Леон неопределенным жестом указал на палубу:

— Если за эти годы молодой де ла Вега не слишком изменился, он наверняка взобрался на главную мачту или сидит на носовом украшении корабля. Не думаю, чтобы он скучал, а вот вам, боюсь, наше путешествие покажется слишком долгим.

Тем не менее скоро каждая девушка нашла себе подходящее занятие. Хулиана стала вышивать и читать книги из библиотеки капитана. Сначала они показались девушке невыносимо скучными, но потом она стала придумывать для них героев и героинь, и тогда описания революций и войн и философские трактаты приобрели отчетливый романтический характер. Хулиана сама выдумывала трогательные истории о безнадежной любви и была вольна в выборе финала. Девушка предпочитала трагические концы и вволю их оплакивала. Исабель, вспомнив о своих способностях к рисованию, помогала капитану составлять его фантастические карты. Потом она попросила разрешения рисовать портреты членов команды; капитан разрешил, и вскоре девушка смогла завоевать уважение моряков. Она стала изучать премудрости навигации и научилась пользоваться секстаном и распознавать глубинные потоки по изменению цвета воды и миграциям рыбьих стаек. Для развлечения Исабель рисовала матросов за работой, а работы было предостаточно: приходилось заделывать трещины смолой и дубовой корой, откачивать из трюма воду, чинить паруса, связывать порванные канаты, натирать мачты прогорклым жиром с камбуза, скоблить и драить палубы. Команда трудилась не покладая рук, только по воскресеньям люди могли отдохнуть и заняться рыбной ловлей, вырезанием фигурок из дерева, стрижкой, починкой одежды, татуировками или поиском вшей. Пахло от матросов ужасно, они редко меняли белье и считали, что мытье опасно для здоровья. Команда скептически относилась к распоряжению капитана о еженедельных водных процедурах и совершенно не понимала пассажиров, привыкших мыться каждый день. На борту «Богородицы» не было суровой дисциплины, принятой на военных судах; Сантьяго де Леон сумел добиться уважения команды, не прибегая , к суровым наказаниям. На корабле разрешались запрещенные на других судах кости и карты, если только игра шла не на деньги, по воскресеньям команда получала двойную порцию рома, матросам не задерживали жалованье, а когда корабль заходил в порт, вахтенное расписание составлялось таким образом, чтобы каждый мог отправиться в город поразвлечься. Хотя плеть-семихвостка в красном мешке и висела на самом видном месте, ее никогда не пускали в ход. В самом худшем случае провинившихся лишали алкоголя.

Нурия предприняла попытку завоевать камбуз, ибо, на ее вкус, стряпня Галилео Темпесты оставляла желать много лучшего. Кулинарным новинкам, приготовленным из привычных скудных продуктов, отдали должное все, от капитана до последнего юнги. Дуэнья быстро привыкла к тошнотворным запахам сыра и вяленого мяса, мутной воды и рыбы, которую Галилео Темпеста раскладывал среди корзин с галетами, чтобы вывести долгоносиков. Когда в рыбьих тушах начинали кишеть черви, их меняли на другие, зато галеты оставались в целости и сохранности. Нурия научилась доить корабельных коз. На борту были и другие животные: куры, утки и гуси в клетках, свинья с выводком в загоне, моряцкие талисманы — обезьяны и попугаи — и, конечно, коты, без которых на корабле неизбежно воцарились бы мыши. Нурия стала готовить десерты из молока и яиц. Галилео Темпеста отличался скверным характером и отчаянно сопротивлялся вторжению дуэньи на свою территорию, но та легко нашла на него управу. Когда генуэзец попытался повысить на нее голос, Нурия крепко стукнула его ложкой по лбу и как ни в чем не бывало вернулась к тушеному мясу. Спустя семь часов Темпеста сделал ей предложение. Он заявил, что лечение Амалии возымело действие, что у него отложены девяносто американских долларов, которых хватит, чтобы открыть ресторан на Кубе и зажить припеваючи. Он одиннадцать лет ждал подходящую ему женщину, и совсем не страшно, что она немного его старше. Нурия не соизволила ответить.