Георгий Любарский - Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие

Мы являемся свидетелями процесса изменения категории “авторство”. Возможно ли, чтобы столь понятный и очевидный феномен изменился? Как может не быть автора у текста? Чтобы понять это, следует обратиться к Средним векам и еще более ранним временам. То, что в Средние века не было такого явления, которое мы называем “авторством”, - хорошо установленный факт. Это понятие появилось в Новое время, а то, из чего оно произошло, чему оно аналогично в Средние века, можно назвать “неосознанным авторством”. На материале исландских саг этот феномен был подробно описан М.И. Стеблин-Каменским (1984:49): “В наше время границы между записыванием, списыванием, редактированием, компилированием и сочинением, как правило, совершенно четки. Неосознанность авторской активности подразумевает менее четкое осознание границ человеческой личности”. Именно в отношении осознания границ собственной личности средневековый человек наиболее кардинально отличался от современного. Когда современный человек пересказывает близкому знакомому какой-нибудь интересный случай, стремясь при этом быть правдивым и говорить только то, что было на самом деле, он в гораздо большей степени является автором этой невыдуманной истории, больше вносит в нее своего, больше “сочиняет”, чем скальд, рассказывающий новую сагу.

Современное авторство текста еще не выработалось во времена Средневековья; это “элементарное” и “простое”, с современной точки зрения, понятие, развивалось тысячи лет. Та же ситуация наблюдается и в отношении “элементарного” представления о правдивости текстов. Исландцы не могли себе представить, чтобы рассказываемое в сагах было ложным. Ни те, кто сочинял саги, ни те, кто их слушал, не вносили в повествуемое ни слова лжи. Это была древняя стадия состояния литературы, из которой только впоследствии могло вычлениться сложное деление современной литературы - документальной, то есть по определению правдивой, но наполненной сознательной ложью, и выдуманной или художественной, по типу являющейся вымыслом, но вымыслом правдивым с точки зрения правды характеров и положений. Все эти сложные взаимоотношения жанров были чужды средневековой литературе, она знала только один вид историй - правдивые рассказы. Но можно вспомнить, что в отличие от исландской литературы уже в I в. до Р.Х. Асклепиад Мирлейский различал правдивые, возможные и воображаемые рассказы. Снова мы видим ту же ситуацию: наблюдаемое в германском мире в Средние века типологически подобно очень древним стадиям развития греко-латинского мира, и затем в конце Средних веков и в Новое время вновь возникает то, что возникло сначала в античности, но теперь оно возникает быстро и уверенно, достигая в своем развитии значительно более зрелых стадий, чем при первом появлении.

В те времена не было столь четких, как сейчас, представлений о том, что мысли являются личными, что они принадлежат данному человеку, и уж точно совсем не было в те времена представления об интеллектуальной собственности. Отсутствие форм, в которые облекается сейчас авторство (личная мыслительная жизнь, интеллектуаль ная собственность, ценность новизны, право приоритета и т.д.) является следствием иной “психологии” людей средневековья, иного, чем у современных людей, устройства их души. Характерно, что и в других литературах датировка этого явления совпадает с началом Нового времени: так, в турецкой литературе XVI в. впервые появляются инвективы, адресованные “литературным ворам” и развивается представление об авторстве в отношении текста (в 1545 г. в тезкире, принадлежащем Лятифи Кастамонулу).

При чтении памятников той эпохи видно, что люди не имели такого кристаллизованного, плотного Я, как наши современники; границы их личности были гораздо более размытыми и слабее ими осознавались. Разумеется, я имею в виду не то, что они не знали, где кончается их рука. В качестве примера можно указать на подчеркивае мую Стеблин-Каменским роль личных имен. Собственное имя тогда в гораздо большей степени, чем теперь, было частью личности, имя было воплощенным. Упомянуть имя - это был не литературный прием, а прямое указание на человека. Если какой-то человек присутствовал при каком-то событии, важно было упомянуть этот факт. Отсюда такое обилие “ненужных” имен в сагах - ненужных с точки зрения нашего сегодняшнего литературного вкуса, который воспринимает саги как определенный жанр художественной прозы. Сегодня имена стали ярлыками, условными значками, которыми удобно обозначать человека, так что имя по желанию можно поменять.

Ранее в личность в гораздо более значительной, нежели теперь, степени входили предки человека, отсюда и интерес Средневековья к генеалогии: личность была укоренена в прошлом значительно глубже, чем теперь. Обращая внимание на современные генеалогические изыскания, когда люди ищут у себя дворянских предков (или просто интересуются “историей рода”), мы еще не можем представить себе душевной жизни средневекового человека; для него это было не (или по крайней мере совсем не только) хвастовство или “социальный рейтинг”, а прямое познание себя, своей личности. Стеблин-Каменский пишет (1984:113): “Психология “саг об исландцах” ни в чем так не отличается от психологии современного человека, как в восприятии прошлого и будущего по отношению к настоящему”. Вспоминая о своих предках, средневековый человек значительной степени вспоминал себя, это были воспоминания о нем самом, о части его личности. Для современного человека, отрезанного от прошлого, это совершенно не так. Кроме имени и предков, в личность человека в непредставимой теперь степени входила земля, собственная земля данного человека, земля его рода и родичей. С другой стороны, в современную личность человека включены некоторые новые по сравнению со средневековьем моменты; звание, должность, награды, знаки отличия, выданные государством или общественными организациями, в большей степени являются частью личности человека современности, чем подобные вещи в прошлом.

Аналогии такому положению дел могут быть найдены в тех древних обществах, где были очень сильно развиты государственные структуры. Например, в Древнем Риме в письмах, приветствиях и поздравлениях принято было строго придерживаться титулов, так что титул и чин становились как бы частью имени. Вообще надо заметить, что такого рода явления не развиваются “прямо”, чтобы мы могли обнаружить непрерывную линию прогресса того или иного душевного образования. Обычно некое явление возникает и развивается до некоторой ступени в определенную эпоху, а затем в той или иной степени развитие тормозится, отходит на задний план. Затем в следующую эпоху развитие начинается как бы заново, в новых условиях и народах, но идет быстрее и доходит до более развитых форм, чем это было в предыдущую эпоху.