Георгий Любарский - Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие

Я попытаюсь пояснить эту психологическую особенность примерами из жизни современных людей, причем такими, которые для нас более понятны, но к времени не относятся. Однажды мне пришлось быть свидетелем того, как некий английский ученый просматривал чужую заявку на грант. Он бегло листал страницы обоснования темы, структурный план работы… Вскользь проглядев бюджет, он выразил удовлетворение, что сумма подсчитана правильно. Оказывается, кинув взгляд на столбцы четырехзначных цифр, он тут же их сложил, проверил. Этот ученый не был заинтересован в данном гранте, не стремился его проверять - он его именно просматривал; точно так же, как он проглядывал текст, он, увидев цифры, которые требовалось сложить, произвел требуемые арифметические операции - автоматически, как нечто само собой разумеющееся. Я также знаю множество людей, которые, встретив колонку четырехзначных слагаемых, пропустят ее при беглом чтении. И все же этот англичанин вовсе не исключение; такое отношение к цифре сейчас встречается все чаще среди людей западной культуры. Конечно, и те, кто не считает любые числа автоматически, уверены, что результат сложения определенных цифр может быть только один, но важно подчеркнуть, что сейчас имеется два разных отношения к числам; для одних считать так же естественно, как читать, а для других это особая операция, выполняемая с большим или меньшим затруднением только по мере необходимости.

Другой мой знакомый - географ. Если в разговоре случайно упоминается какое-либо место, он машинально указывает направление на него и часто говорит примерное расстояние, ошибаясь в крайнем случае, для очень удаленных точек, всего на 100-150 км. Понятно, что далеко не каждый человек современной культуры относится к пространству таким образом, далеко не каждый способен, не задумываясь, точно указать направление, в котором лежит Занзибар от Праги и прикинуть расстояние между ними. Значит, одни люди точно уверены, что расстояния между точками вполне однозначны и измеримы, но продумывать эти расстояния они избегают либо вовсе не способны, а другие люди живут в мире пространств и расстояний, они для них - конкретные данности повседневной жизни. Для упомянутых людей (вроде того англичанина и этого географа) мир цифр или мир пространственных отношений четко упорядочен, без ориентации в нем они не мыслят себе жизни. Для многих других людей эти миры не являются бытовыми, привычными. Люди знают маршруты своих обыденных передвижений и общую “схему мира”, но не считают нормальной задачей непрерывно соотносить точки по направлению и расстоянию. Это - особые задачи, считают люди, их должны решать профессионалы или те, кому уж очень необходимо их решение.

В современности существуют отголоски, которые позволяют почувствовать некоторый намек на то, как средневековый человек жил во времени. Знакомую мне учительницу старших классов, женщину еще не старую, ученики выпускного класса спрашивали, как ей жилось при царе; другой выпускной класс просил припомнить революцию. Речь идет не о детях с дефектным развитием. Эти молодые люди, если их припереть к стенке на экзамене и заставить думать, подталкивая в нужном направлении наводящими вопросами, сообразили бы, что их вопросы неуместны, поскольку знали возраст своей учительни цы. Но это надо специально стараться, а так, попросту, - если человек родился до войны, значит, и царя помнит, и в революции участвовал. Точно так же человека средневекового надо было бы понукать и заставлять, чтобы он соотнес события, которые мы соотносим автоматически, как упомянутый мной англичанин автоматически считает. “Наше понятие времени, очевидно, мало подходит к тому его восприятию, какое было присуще людям средневековья. И дело не в “бессилии” их ума или “неспособности” логически организовать временные ряды, а в глубокой специфике их мировосприятия” (Гуревич, 1989:141).

Поразмыслив, средневековый человек согласился бы, может быть, что рождение его сына, воцарение нового правителя и определенное событие сельскохозяйственного календаря можно объединить в единую шкалу событий. Но это для него было очень специальной задачей, решать которую в обычной жизни совершенно незачем. Напомню, о точности измерений времени говорить не приходилось. Богатые люди пользовались громоздкими водяными часами, кое-кто - песочными. Марк Блок (1986:137) рассказывает, что король Альфред, желая упорядочить свою жизнь, приказал возить за собой свечи одинаковой длины, которые зажигали одну от другой. Этот способ измерения времени указывает на исключительную заботу короля о точности. Обычно время определяли по солнцу. Во множестве грамот и свидетельств X и XI вв. нет указаний на дату, если же таковая имеется, то в большинстве случаев перепутана. Я хочу подчеркнуть этими примерами, что люди не осознавали непременной линейной соположенности событий во времени. Они вели себя так, будто время - широкое, в нем могут рядом лежать несколько шкал, не мешая друг другу. “…Современность в глазах верующих обладала необычайной емкостью, - по сути дела, она вмещала всю историю и все будущее. Различные пласты времени, накладываясь один на другой, сплавлялись в специфический континуум, и человек мог стать свидетелем и рождения Христа, и Его крестной муки, и конца света” (Гуревич, 1989:141). Они не думали о согласовании шкал точно так же, как многие наши современники не складывают любые попавшиеся им столбики чисел или, находясь в Урюпинске, не прикидывают расстояния до Нью-Йорка. Современные люди по разному относятся к числам и пространству, они относятся по этому признаку к разным культурам в рамках общей современной культуры. А люди средневековой Европы в подавляющем большинстве своем относились к одной культуре, не ведающей часа.

Точность измерений в то время была не в чести. И дело не только в том, что самые правдивые источники полны ошибок и преувеличений. Гораздо больше об отношении к числу говорят дошедшие счета и расписки. Они полны поразительных, самых грубых ошибок. Поскольку здесь дело касалось бытовых и важных для людей подсчетов, можно полагать, что эта культура действительно сильно отличалась от нашей в отношении внимания к числу. Ни продавец, ни покупатель не могли посчитать в точности, что они друг другу должны; эта сторона мира не привлекала внимания.

В современную нам эпоху можно ощутить, как усиливается в культуре внимание к числу. Возможно, наступит такое время, когда нормальным станет такое отношение к числам, как у описанного выше англичанина. Это сравнительно небольшое изменение душевной жизни, но все же и оно заметно, и легко поверить, что культура, которая будет включать такое состояние как нормальное, будет отличаться от современной еще многими чертами, а не только отношением к числу.