Георгий Любарский - Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие

Совсем особенная математика зародилась в Новое время, в эпоху Возрождения, и такими же особенностями обладает и натурализм этой эпохи - ведь и природу стали понимать совсем не так, как ее понимали с греческих времен и все средневековье вплоть до XV в. В этом натурализме, несмотря на его особый “алхимический” окрас, исчезло древнее понимание природы элементов. Именно тогда, в Возрождение, зародились основы для того, чтобы мир представлялся сложенным не водой, землей, воздухом и огнем, а какими-то численным образом характеризуемыми элементами. Как и на любом перепутье эпох, в Возрождении были люди, прокладывавшие разные исторические дороги; если рассматривать Возрождение через призму деятельности таких людей, это окажутся разные Возрождения и за ними будут ожидаться совсем разные эпохи. Например, Возрождение Дюрера и Леонардо - это разные вещи, и будущее у них было совсем разным. Возрождение Дюрера нам понятно и более менее известно, ведь мы живем во многом в том будущем, которое из него вырастает. А Возрождение Леонардо известно нам совсем мало, поскольку его будущее осталось неосуществленным. Поэтому столь большое количество авторов, пишущих о деятелях Возрождения, с легкостью расшифровывающих значимость различных фигур этого периода, пасуют перед Леонардо.

Также и индивидуализм Возрождения оказывается особенным, достигшим новых ступеней, совсем иным, чем был, например, индивидуализм античности. В то время, на заре греко-латинской эпохи, свободными стали чувства, человек ощутил себя отделенным от племени, он стал свободным по крови. Человек в это время врабатывался в жизнь рассудка, он мыслил логически предстающие ему идеи. По окончании огромной эпохи, растянувшейся от Греции до XIII, XIV, XV вв., человек освободился и в своем разуме; разум его теперь отделен от чувства и морали, от правды и смысла.

Мысль теперь в воле человека, он может мыслить что угодно, и только от его желания зависит, связывает ли он свою мысль с моральными категориями, с благом и истиной, или нет. Теперь человек свободен в значительно большей степени, чем ранее, и потому он не получает уже ощущения места в мире. Еще средневековый человек даром имел представление о мироздании. Из окружающей культуры он получал идеи о том, где место человека в природном и социальном мире. Человек Нового времени, начиная с Ренессанса, должен выработать это познание сам, изначально он одинок и неуместен. Поэтому возникает парадокс эпохи Возрождения: яркость цветения индивидуальной, личной жизни ее творцов сочетается с мыслями о крайней заброшенности человека, о его одиночестве. Можно увидеть парадокс в том, что яркая, жизнеутверждающая личная жизнь сочетается с системами Коперника и Бруно, согласно которым человек является песчинкой в мироздании. На деле это две стороны одной медали: только человек, освободившийся от данного ему неличным образом представления о месте человека в мире, и тем самым ставший более свободным и более личным, может придти к мысли о заброшенности и мелкости человеческого существования.

Разрешение творить мир по собственным законам, которое человек получил, начиная с Нового времени, неотделимо от возможности самоумаления и самоуничтожения. Человек Возрождения не стал более великим, чем человек Средневековья, личность его не стала больше. Эта личность изменилась, человек оторвался от групповых форм душевности и разумности, и потому освободился, автономизировался от них - и при этом стал больше как самостоятельная, независимая единица и меньше по “абсолютной” величине. С наступлением Нового времени человек вступает в привычные для нас границы психики, он теперь примерно такой же, как мы сейчас, и его величина значительно меньше, чем у людей Средневековья и тем более античных деятелей, но при этом правда состоит в том, что люди довозрожденческих времен своей величиной были обязаны не только себе, не только личным усилиям, а начиная с Возрождения люди стали тем, что они есть, и не более того. Не случайно именно в этот период германские народы вышли на авансцену истории: время, которое делает человека только тем, что он есть, может снести на своих плечах только народ, в котором человек может больше, чем он может.

Тем самым Великое Возрождение характеризуется прежде всего новой ступенью свободы человеческой личности. Человек преодолевает новый рубеж и освобождается, вот коренное слово. Он освобождается от догм, от примата церковности, от веры, от надежды, от закона… Это не плохо и не хорошо, это необходимая ступень взросления. Теперь человек может сам, сознательным образом связать себя с долгом или с церковью или не связывать, иметь надежду и смысл жизни или их не иметь. Освобождение связано с новой степенью осознания человеком самого себя и с возможностью новой власти над собой, которую он может приобрести. То, что в прежние времена происходило само собой, органически, естественно, так, как мы дышим или перевариваем пищу, теперь происходит по осознанному решению, тем или иным образом, в зависимости от воли и желания человека. Поэтому изменилась хозяйственная жизнь людей, изменились социальные системы, положение в обществе религии и науки, художественные каноны и технические детали быта. И поэтому эпоху, обозначенную в своем начале как Великое Возрождение, ту, которая длится до сих пор и долго еще будет вести за собой человечество, - эту эпоху можно именовать эпохой самосознания. Если мы можем себе представить, что в египетскую эпоху развивались чувства, развивалась область души, определенным образом ответственная за чувственность, а в греческую эпоху развивались вещи, связанные с рассудком, тогда человек развивал часть души, которую мы можем назвать отвечающей за рассудочные действия, - тогда ту область души, которая впервые с особенной силой выступила в человеческом развитии начиная с XV в., мы можем назвать душой самосознающей - не потому, что она уже такова, а потому, что она в принципе может быть таковой, развитие этой стороны является ее задачей, потому, что именно самосознание является теперь тем пробным камнем, на котором проверяется пригодность человеческой культуры и человеческого характера.

Производной величиной от этой новой свободы людей стала и особенная яркость личностей, которую традиционно отмечают для Возрождения, сразу вспоминая Лоренцо Медичи, прозванного Великолепным, или великолепного Леонардо. Яркость эта относительна; средневековый человек был не мельче возрожденческого а, пожалуй, и крупнее, но он был совсем иначе вчленен в социум, он не пытался выделиться. Освобождение от всего, “отвязанность” души, которую приобрел человек Возрождения, дала ему и характерный блеск - то истинный, сумрачный и грозный, как у Леонардо, то веселый и мишурный, как у Бенвенуто.