Александр Речкин - Королева железного века против Рима

Замечания Тиберия также выражают общую озабоченность по поводу места женщин в сфере общественной жизни. Эти опасения высказываются в сенаторских дебатах между Авлом Цециной Севером и Марком Валерием Мессалой по поводу предложения Цецины запретить жёнам сопровождать своих мужей, назначенных губернаторами в провинциях. Цецина утверждает: «Свита из женщин развращает мир по средствам роскоши, а войну с помощью паники и превращает римскую армию на марше в подобие варварских процессий». Цецина критикует женщин за их врождённую слабость, а также за честолюбие, жестокость и жажду власти, если им только дать волю. Более того, присутствие женщин в военной процессии – обычай варваров, а не цивилизованных римлян; это похоже на то, как если бы Цецина прочитал «О происхождении германцев и местоположении Германии» Тацита и признал бы положительную общественную роль женщин на поле боя среди германских племён и отверг подобную практику. В конце пассажа Цецина отмечает, что женщины ходили среди солдат и даже руководили тренировками когорт и манёврами легионов. Агриппина Старшая – одна из женщин, ставших объектом критики Цецины, и её действия на Рейне считаются противоречащими женским домашним добродетелям. Планцина, жена Пизона, супружеская пара, ответственная за смерть Германика, тоже виновна в подобных действиях. Цецина предполагает, что женщины, сопровождающие своих мужей в провинции, могут стать такими же неуправляемыми. Его главная тревога обусловлена тем, что власть может быть разделена между мужем и женой. Он утверждает, что провинциалы должны будут заботиться о двух лидерах, двух публичных людях, причём решения женщины всегда будут более своевольными и ошибочными. Сенатор повторяет жалобу бриттов на разделение властей, на римских губернатора и префекта, действия которых не всегда согласуются друг с другом.

В заключение Цецина говорит о масштабах проблемы: «Теперь, освободившись от своих уз, они правят нашими домами, форумами и армиями». По его мнению, женщины должны быть ограничены домашней сферой, иначе они будут пытаться управлять всеми областями жизни. Мессалина адекватно возражает Цецине, но сын Тиберия Друз заканчивает дискуссию, отмечая, что он не хотел бы оставлять свою жену в Риме, и ссылаясь на общение Ливии с Августом за границей в качестве прецедента. Тем не менее напряжённость сохраняется и равенство между мужьями и жёнами кажется невозможным.

Хотя восстание Боудики произошло на окраине известного тогда мира, античные рассказчики передают ход событий в соответствии с устоявшимися традициями подобных повествований. Тацит и Дион используют сходные клише, чтобы показать пафос и несгибаемость мятежников и в то же время способствовать неизбежности римской имперской экспансии. Литературные параллели связывают Боудику с другими рассказами об эпизодах противобостояния римлянам, случавшихся во времена ранней империи. Кроме того, история Боудики приобретает особенный смысл, становясь неотъемлемой частью размышлений Тацита и Диона о природе римского провинциального управления и римского присутствия на окраинах империи. Хотя восстание под её руководством может быть воспринято как временное препятствие на пути поступательного движения Римской империи, авторы ссылаются и на прочие подобные случаи, чтобы подчеркнуть политические и культурные последствия её действий. Сравнение восстания Боудики с другими местными мятежами демонстрирует как сходство всех бунтов в отдалённых провинциях, так и уникальность Боудики как личности.

Боудика выделяется своими личностными качествами, выступая в качестве положительного образца как с точки зрения проявленной ею мужественности, так и в рамках традиций римского республиканского материнства, что отличает её от других восставших. Хотя рассказ о Боудике представлен в общем контексте описания туземных восстаний, её характер следует рассматривать в более широком литературном дискурсе. Аналогично дело обстоит и со значением совершенных ею действий, несмотря на то, что значимых результатов восставшим добиться так и не удалось.

Восстания в истории ранней Римской империи относительно редки и происходили из-за споров о власти и других противоречий, возникавших между Римом и провинциями. Римская администрация в присоединённых землях изменяла жизнь местных элит и положение тех, кто прежде находился у власти, а простой народ угнетала посредством сбора налогов и других форм поборов. Римские строительные проекты и «романизация» угрожали культурной самобытности завоёванных народов. Как подчёркивают историки, сопротивление обычно возникает после того, как местное население завоёвано и только-только начинает испытывать влияние римлян. Совокупность множества факторов позволяет отдельному харизматичному лидеру выделиться на фоне общей массы недовольных и вдохновить народ на восстание. Боудика уникальна как женщина-лидер, и именно это обстоятельство влияет на то, как обсуждается руководимое ею восстание.

Три общих проблемы становились причной большинства восстаний и особенно ярко они проявляются в повествовании о Боудике. Одно из объяснений – свойственная римлянам алчность, которая превосходит все ожидания и поэтому невыносима. Фризы, например, восстали в 28 году н. э., потому что считали требуемую от них дань доказательством непреодолимой жадности. Римляне завладели их стадами, потом их полями, затем поработили их жён и детей. Когда гнев и протесты потерпели неудачу, фризы начали войну. Вторая причина бунта проистекает из проблемы передачи власти между правящими семьями. Царские рода Армении и Парфии, борьба которых описана в XII книге «Анналов» Тацита, обычно служат средством комментировать неудачности самой идеи принадлежности власти одной династии. Рассказывая о провинциях, Тацит тонко критикует римскую императорскую семью и продолжение правления династии Юлиев-Клавдиев. Он создаёт диалоги между римскими и неримскими правителями, чтобы поразмыслить о природе собственно лидерства. В разгар конфликта между Арменией и Парфией союзный царь Мегердат ищет поддержки у императора Клавдия. Клавдий советует Мегердату занять позицию проводника по отношению к своим гражданам, а не господина по отношению к своим рабам, и стремиться к милосердию и справедливости. Ирония комментария Клавдия становится понятной, если принять во внимание свойственный ему самому при отправлении правосудия субъективизм и зависимость от желаний его жён и вольноотпущенников. Клавдий утверждает, что варвары непостоянны и склонны к предательству, и выступает за прощение и мир как наилучший способ двигаться в будущее. Эта его позиция иллюстрирует третью главную причину бунта: желание освободиться от рабства любого господина.