Карло Гинзбург - Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

Перед лицом обвинений Марино, неразрывно связанных с вероятным разговором, случившимся шестнадцатью годами ранее, Софри сразу же объявил о своей невиновности, абсолютно исключив, что эта беседа вообще имела место. (Тот факт, что уже в начале следствия он ожидал скорой очной ставки со своим обвинителем, должен быть очевиден для всех.) Впрочем, затем Софри захотел большего и привел целую серию аргументов, которые делали тот разговор после митинга если не невозможным, то точно неправдоподобным: ливень, начавшийся в момент окончания митинга, и встреча с Марино вечером 13 мая (о чем уже было сказано). Софри вспомнил, что сразу после манифестации он обсуждал с некоторыми соратниками из тосканского отделения возможность установить доску в память о Франко Серантини; о том, что затем он уехал на машине вместе с Гуельфи, активистом «Лотта континуа», и отправился к их общему другу Сориано Чекканти, с которым он кратко пересекся во время шествия, предварявшего митинг (см. выше главу XVII). Эта цепочка событий не оставляла времени для предполагаемого разговора с Марино.

Многие бывшие активисты «Лотта континуа», участвовавшие в манифестации 13 мая 1972 г., спустя восемнадцать лет подтвердили на прениях истинность обстоятельств, о которых упоминал Софри. В зале суда речь шла о «грозе», «сильном ливне», «проливном дожде»; были предъявлены сделанные в тот день фотоснимки (не приведенные в мотивировочной части приговора), которые документировали наличие большого количества зонтов, раскрытых во время митинга. Лучано делла Меа, находившийся вместе с Мугини на другой площади Пизы, где проходила манифестация под руководством Джанкарло Пайетты, рассказал, что сохранил о том дне «очень яркое воспоминание, так как Мугини был одет в кожу и вода текла по этой лоснящейся коже ручьем, следовательно, действительно была затяжная и долгая гроза».

«Итак, – читаем мы в мотивировочной части приговора, – разумеется, во время митинга дождь шел.

Впрочем, не менее очевидно, что он не был столь интенсивным, как пытаются представить подсудимый и указанные выше свидетели».

Гидрографическая служба Центрального управления гражданского строительства Пизы сообщает, что в тот день выпало 1,2 мм осадков; Инспекция телекоммуникаций и оперативной помощи, метеорологическая служба Рома Эур, указывает, что во второй половине дня в Пизе шел «постоянный слабый дождь», а вечером он перешел в «слабый дождь с прояснениями». Следовательно, дождь шел, но не был слишком сильным (хотя газеты, опубликовавшие сообщения о митингах, писали о «проливном» и «бесконечном» дожде). Таким образом, по мнению суда, Гуельфи, Чекканти и другие свидетели, говорившие о грозе, не внушают доверия. Напротив, достоин всяческого доверия доктор Иньяцио Тронка, в то время руководитель политической полиции Пизы, который после ошибок и провалов в памяти в связи с датой манифестации, местом, где она происходила, и т.д. заявил на прениях, что участники сначала «стояли маленькими группами» перед общежитием, в котором жил Серантини, а потом «такими же небольшими группами отправились на площадь, или же группы, возможно, были более плотными, но, в общем, о шествии речь не шла» ( Sent. , с. 551–552). Тем самым, заключает автор приговора, «в том, что касается пизанского разговора с Софри», заявления Марино «остаются в силе, ибо версия защиты, призванная представить ход манифестации так, чтобы пространство для диалога Марино и Софри после митинга полностью отсутствовало, оказалась опровергнутой» ( Sent. , с. 612–613).

Дождь шел, но не был слишком сильным, поэтому Марино сказал правду о разговоре с Софри; участники манифестации отправились на митинг «возможно, плотными группами», но «речь не шла о настоящем шествии» (Тронка: Sent. , с. 552), следовательно, Софри и является заказчиком убийства Калабрези. Как же удалось прийти к такой чудовищной логике? Объяснение мы находим на одной знаменательной странице мотивировочной части приговора:

Без шествия и грозы манифестация обретает другие очертания: площадь и сцена уже готовы, подходят и останавливаются первые активисты, остальные подтягиваются небольшими или плотными группами, все ждут назначенного часа, площадь заполняется, руководители и ораторы подходят или уже находятся там, все имеют возможность перекинуться с ними парой слов или поприветствовать друг друга, митинг начинается, выступают первые ораторы, Софри завершает митинг, толпа начинает освобождать площадь, вновь у всех (активистов, сочувствующих, руководителей национальных и местных отделений, приехавших из других городов) возникает возможность подойти к сцене и ораторам.

При отсутствии грозы образ Софри и Гуельфи, вдвоем уходящих с площади после такого рода манифестации, нереалистичен.

<���…> Это доказывает, что митинг не проходил так, как его изображают подсудимый и вызванные защитой свидетели.

Итак, если первый и последние представляют версию, призванную воссоздать события таким образом, что там не находится места для разговора, о котором сообщил Марино, и если установлено, что подобная картина ошибочно отражает реальность с целью исключить возможность подобной встречи, то все это, по мнению суда, составляет еще одну улику, дополнительный доказательный элемент, подтверждающий, что диалог после митинга все же состоялся… ( Sent. , с. 614–615).

Почему сцена с уходящими Софри и Гуельфи непременно является нереалистичной, неясно: в конце концов выясняется, что большая часть руководителей национальных отделений «Лотта континуа» в тот день в Пизе отсутствовала. Автор мотивировочной части приговора замечает, что Софри и остальные «появлялись поочередно» (точнее, девять свидетелей упоминают в общей сложности пятнадцать имен): хитрое замечание, которое подводит к мысли о предварительной договоренности ( Sent. , с. 540). Впрочем, если они все там находились, то их поочередное упоминание оказывалось неизбежным. Важно, впрочем, обратить внимание на вывод из только что приведенного фрагмента: «дополнительный доказательный элемент». Первым элементом, предполагаю, служат заявления Марино. Следовательно, сама возможность того, что Софри и Марино могли переговорить, доказывает, что они действительно это сделали. Эта очередная грубая логическая оплошность основывается на предпосылке, что сформулированная свидетелями защиты реконструкция событий, положим, не то чтобы неточна, но является ошибочной («ошибочно отражает реальность»). Эта предпосылка доказана мнимым образом или не доказана вовсе. Достаточно одного примера.

Свидетель Ладзерини, описав манифестацию в Пизе («Мы сосредоточились около вокзала, оттуда прошли по корсо Италиа и пришли, перейдя мост через Арно, к площади Сан Сильвестро…»), произнес запрещенное слово «шествие» («Во время шествия моросило»); следом он даже начал говорить о «сильном… дожде», прошедшем ближе к концу митинга. По этой причине автор приговора немедленно опознал в нем ненадежного свидетеля ( Sent. , с. 618–619). Однако Ладзерини объявил, что 17 мая 1972 г. около 12:25 встретил в Массе, где он жил и продолжает жить, Овидио Бомпресси: это свидетельство хотя и не составляет алиби в точном смысле слова, но делает неправдоподобным то обстоятельство, что в 9:15 того же самого дня Бомпресси находился на улице Керубини в Милане и убил там Калабрези ( Sent. , с. 617). Итак, Ладзерини говорил (читаем мы в мотивировочной части приговора, с. 619–620) о «событии, о шествии в Пизе, которого не было», и это составляет «еще один аргумент против Бомпресси». И хотя шествие в Пизе не является «в случае подсудимого Бомпресси существенным, следует заметить, что это обстоятельство доказывает наличие связи между свидетелями Бомпресси и (многочисленными) свидетелями, вызванными подсудимым Софри и также сообщившими об этом не имевшем места в действительности факте. И если есть связь между свидетелями обоих подсудимых… то очевидно, что дело идет уже не о безуспешной демонстрации собственной невиновности посредством реализации права на защиту с помощью доказательств, а мы имеем дело с усилиями, направленными на то, чтобы уклониться от уголовной ответственности».