Сергей Нечаев - Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец?

Маркиз де Сад не сумел приспособиться к этому, как это сделали другие, за что и поплатился. Удивительно, но он в конечном итоге оказался изгоем и во время Революции, и при Директории, и при Консульстве, и при Империи, и при Реставрации… К сожалению, законы, царившие в эти времена, казались ему фальшивыми и несправедливыми, а общество во имя их узаконило массовые убийства.

В результате при Революции маркиз де Сад, получив возможность мучить и убивать людей, сколько душе угодно, не принял этих новых правил, ибо пролитие крови могло служить для него источником возбуждения лишь при определенных обстоятельствах. Именно поэтому, работая в революционном трибунале, он каждый раз старался оправдать обвиняемого, а посему сам оказался в тюрьме по обвинению в «умеренности». Это ли не доказательство того, что никаким садистом в настоящем смысле этого слова он не был.

Маркиз де Сад полностью отдавал себе отчет в том, что в реальной жизни его мечты об «идеальном эротическом акте» неосуществимы. И он спасался от этого с помощью воображения. То есть он реализовывал свою натуру не в реальных преступлениях, а на страницах своих литературных произведений. И только литература давала маркизу возможность освободиться и утвердить свои мечты.

Писатель Жильбер Лели, говоря о маркизе де Саде, совершенно справедливо употребляет термин «психоневроз».

Первая мысль, которая приходит в голову, когда речь заходит о Саде, – отнести разрешение его психоневроза <���…> к сублимации, выразившейся в сочинении литературных произведений.

Фантазия, по мнению Жильбера Лели, – это «то, что позволяет с помощью фрагмента реальности воссоздать ее целиком». Исходя из этого можно утверждать, что маркиз де Сад, основываясь на собственной алголагнии (то есть на желании причинять боль себе или другому), а также на том, что ему довелось видеть и слышать, «построил гигантский музей садомазохистских перверсий».

А вот дипломат А. М. Коллонтай говорила так:

«Людям нужна фантазия. Люди без фантазии никогда ничего не создадут большого и ценного, нового. Люди без фантазии – сухи и скучны, они только наполовину живут. Человек с фантазией живет сто жизней сразу. Он умеет жить за себя и за других, в прошлом и будущем».

По мнению Оскара Уайльда, «воображение дано человеку, чтобы утешить его в том, чего у него нет».

Воображение, фантазия… Это необходимые качества для писателя. Но только это не одно и то же, хотя, на первый взгляд, термины кажутся синонимами. Фантазия – это представляемая человеком ситуация, выражающая его желания, но порой весьма далекая от реальности. А вот воображение – это совокупность идей и образов, основанных на реальности. И если фантазия зачастую так и остается вымыслом, то нарисованная с помощью воображения картина вполне может материализоваться, если приложить к этому определенное количество усилий.

Но фантазия в ее высшем проявлении – это не создание вымысла, способствующего отдохновению. Фантазия – это то, что позволяет с помощью фрагмента реальности воссоздать ее целиком. Вот и маркиз де Сад не просто построил «гигантский музей садомазохистских перверсий», но и создал то, что предстало в качестве самой что ни на есть научной дисциплины. По мнению Жильбера Лели, маркиз был человеком, «одаренным гениальной научной фантазией». По сути, можно даже сказать, что он оказался фактическим создателем научной сексопатологии.

В области дескриптивной сексопатологии маркиз де Сад на сто лет опередил Краффт-Эбинга и Хэвлока Эллиса [25] Хэвлок Эллис (1859–1939) – английский психолог и писатель. Он начал издание «Современной научной серии», для которой в 1889 году написал книгу «Преступник» – первое в Англии криминологическое исследование. Когда вышла работа Эллиса «Сексуальные извращения», книга была запрещена, а распространявший ее книготорговец был отдан под суд. Автор никогда больше не пытался публиковать свои исследования в Англии, и последующие тома издавались в США. ; также есть основание полагать, что он предвосхитил <���…> психоанализ Фрейда.

Литературная деятельность маркиза де Сада запечатлела (отобразила, воспроизвела) его психоневротические видения. И он не считал их преступлениями, а отрицание даже возможности преступления, по мнению писателя Мориса Бланшо, позволяло ему «отрицать мораль, Бога и все человеческие ценности».

Писатель составил себе представление о Боге как о существе преступном, угнетающем и отрицающем человека. Согласно Саду, история религий ясно показывает, что божеству свойственно убивать. Тогда какой человеку смысл быть добродетельным?

Морис Бланшо уверен, что маркизу де Саду «удалось проанализировать самого себя посредством написания текста, в котором он фиксирует все, что неотвязно его преследовало, стараясь понять, о какой связности и о какой логике свидетельствуют эти продиктованные одержимостью записи. Но, с другой стороны, он первым доказал – и доказал с гордостью, – что из некоторой личной и даже уродливой манеры поведения можно с полным основанием извлечь мировоззрение – достаточно значимое, чтобы великим умам, озабоченным только поисками смысла человеческого существования, ничего не оставалось делать, кроме как подтвердить основные его перспективы и настоять на его законности».

Но при этом хотел ли он шокировать общество?

Да, хотел. В 1795 году он писал:

«Я готов к тому, чтобы выдвинуть несколько глобальных идей. Их услышат, они заставят задуматься. Если не все из них приятны, а большинство покажется отвратительными, я внесу вклад в прогресс нашего века и буду этим удовлетворен».

И он наслаждался шокирующим эффектом своей правды, но при этом все, что он писал – это отражение его слабости, замаскированной под видом самонадеянности. Он не утверждал себя, а постоянно оправдывал. Сам он писал, что «все универсальные моральные принципы – не более чем пустые фантазии». А раз так, то все его «отвратительные произведения» – это лишь странное желание довести преступление до предела и одновременно снять с себя вину.

С другой стороны, сам маркиз де Сад писал:

«Я не хочу, чтобы любили порок, у меня нет <���…> опасного плана заставить женщин восхищаться особами, которые их обманывают, я хочу, напротив, чтобы они их ненавидели; это единственное средство, которое сможет уберечь женщину; и ради этого я сделал тех из моих героев, которые следуют стезею порока, столь ужасающими, что они не внушают ни жалости, ни любви. <���…> Я хочу, чтобы его [преступление – Авт .] ясно видели. Чтобы его страшились, чтобы его ненавидели, и я не знаю другого пути достичь этой цели, как показать его во всей жути, которой оно характеризуется. Несчастье тем, кто его окружает розами».