Сергей Нечаев - Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец?

Еще Цицерон говорил, что «несправедливость достигается двумя способами: или насилием, или обманом», а Л. Н. Толстой писал: «Насилие нельзя регулировать и употреблять только до известного предела. Если только допустить насилие – оно всегда перейдет границы, которые мы хотели бы установить для него».

Итак, добровольность и недопущение насилия… Но разве не именно так действовал маркиз де Сад, обращаясь к женщинам, суть работы которых и заключалась в продаже своего тела за деньги?

Эрих Фромм писал:

«Если сравнить садизм с той формой сексуального поведения, которую часто называют извращением, <���…> то разница видна невооруженным глазом. <���…> Утверждение о том, что удовлетворение своих желаний есть естественное право человека, с точки зрения дофрейдовского рационализма вполне понятно. Согласно этому рационалистическому подходу, человек желает только то, что ему полезно, и потому желание есть наилучший ориентир правильного поведения. Но после Фрейда такая аргументация выглядит достаточно устаревшей. Сегодня мы знаем, что многие страсти человека только потому и неразумны, что они ему (а то и другим) несут не пользу, а вред и мешают нормальному развитию. Тот, кто руководствуется разрушительными влечениями, вряд ли может оправдать себя тем, что он имеет право крушить все вокруг, ибо это соответствует его желаниям и доставляет наслаждение. Сторонники садистских извращений могут на это ответить, что они вовсе не выступают в защиту жестокости и убийств; что садизм – только один из способов сексуального поведения, что этот способ не лучше и не хуже других, ибо «о вкусах не спорят»… Но при этом упускается из виду один важнейший момент: человек, который, совершая садистские действия, достигает сексуального возбуждения, обязательно является носителем садистского характера, то есть это настоящий садист, человек, одержимый страстью властвовать, мучить и унижать других людей. Сила его садистских импульсов проявляется как в его сексуальности, так и в других несексуальных влечениях. Жажда власти, жадность или нарциссизм – все эти страсти определенным образом проявляются в сексуальном поведении. И в самом деле, нет такой сферы деятельности, в которой характер человека проявлялся бы точнее, чем в половом акте: именно потому, что здесь менее всего можно говорить о «заученном» поведении, о стереотипе или подражании. Любовь человека, его нежность, садизм или мазохизм, жадность, нарциссизм или фобия – словом, любая черта его характера находит отражение в сексуальном поведении».

Мы уже говорили, что садизм может быть психологическим (моральным), а может быть сексуальным. Работая в революционном трибунале и имея полное право безнаказанно издеваться над людьми, маркиз де Сад не пользовался этой возможностью.

Если бы Сад был двойником жестоких героев своих романов, во время Террора он без труда нашел бы средства доставить себе «самые изощренные удовольствия».

Согласимся с Жильбером Лели – без труда нашел бы. Но ничего подобного не случилось. Не забудем также, каким бесстрашием надо было обладать, чтобы в эпоху Террора публично выступать против смертной казни и помогать людям избежать ее.

Очевидно, маркиз де Сад был садистом только в сексуальном поведении. Но! Он не прибегал к насилию, и большая часть его «садистских наклонностей» проявлялась исключительно на бумаге, то есть в его собственноручно описанных фантазиях.

Маркиз де Сад и его музы. Худ. Х. Биберштейн (1912)

У маркиза де Сада не было и намека на жажду власти над живым существом, на абсолютное господство, превращающее другого человека в вещь. Конечно же, он был совсем не безумец Калигула, а посему «садизм» было бы правильнее назвать каким-нибудь «калигулизмом».

В медицине нередко болезнь называется именем того, кто первым описал ее симптомы. Как обстояло дело с «садизмом»? Был ли маркиз де Сад всего лишь первоописателем этого жуткого феномена? Или, иными словами, был ли сам Сад садистом? На этот парадоксальный вопрос мы получили бы отрицательный ответ, основываясь на свидетельствах самого маркиза. Он решительно отрицал, что наделен преступной страстью к насилию. Однако Сад не делал тайны из того, что ему близка «философия наслаждения».

Но главная проблема маркиза де Сада заключалась в том, что он в деталях описывал свои сексуальные фантазии и делал их достоянием читателей, шокируя потребителей художественной продукции. В результате он навеки оставил о себе дурную славу и стал жертвой слухов, а также неверного отождествления его самого с персонажами его же книг.

При этом в его произведениях на фоне оргий и крови разворачивались настоящие философские беседы, но это все почему-то отошло на второй план.

В произведениях маркиза читатель без труда обнаружит элементы философского романа в духе литературы XVIII столетия. Есть, очевидно, смысл говорить о создании Садом некоего романа синтетического типа, впитавшего в себя различные тенденции и не сводящегося ни к одной из них.

Дурная слава маркиза полетела по Франции, а потом и по всему миру. В итоге, он был канонизирован в качестве «злодея», и сложился стереотип, что маркиз де Сад сформулировал нечто вроде «Декларации прав эротизма», в основе которой лежит постулат: овладевать всеми, кого хочешь, и отдаваться всем, кто того желает.

Принципиальные декларации Сада, то, что можно назвать основой его философии, кажутся самой простотой. Эта философия – философия заинтересованности, более того, всеобщего эгоизма. Каждый должен делать то, что ему приятно, он не имеет другого закона, кроме своего удовольствия. Мораль эта основана на первоначальном факте абсолютного одиночества. Сад сказал и повторял на разные лады: природа понудила нас родиться одиночками, и нет никаких связей между одним человеком и другим. Тем самым, единственное правило поведения – предпочитать все, что действует на меня благоприятно, не затрудняя себя отчетом в последствиях, которые этот выбор может повлечь для других. Какая важность, если самое слабое свое наслаждение я должен оплатить неслыханным нагромождением злодеяний, ибо наслаждение меня нежит, оно во мне, ну а последствия преступления меня не касаются, они – вне меня.

У Эриха Фромма читаем:

«Садистские черты характера никогда нельзя понять, если рассматривать их изолированно от всей личности. Они образуют часть синдрома, который следует понимать как целое. Для садистского характера все живое должно быть под контролем. Живые существа становятся вещами. Или, вернее говоря, живые существа превращаются в живущие, дрожащие, пульсирующие объекты обладания».