Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

В неврастенической атмосфере перепадов настроения от радостных надежд к полной безысходности Геббельс начал новое пропагандистское наступление под знаменем ужасов «большевистского террора». Ингредиенты использовались те же, что и при раскрутке находки в Катыни в апреле и мае 1943 г., но на сей раз жертвами выступали не польские офицеры, а немецкое гражданское население. В ходе выдвижения советских войск в Восточную Пруссию в октябре 1944 г. два танковых батальона взяли небольшое село Неммерсдорф. Они удерживали его и находившийся там мост 21–23 октября, после чего отступили перед лицом контратак вермахта. Большинство из 637 жителей сбежали, но некоторые остались. Занявшие населенный пункт советские солдаты отнеслись к ним вполне приветливо. Некоторые из оккупантов и оккупированных завязали нормальные отношения – за еду благодарили, даже пытались вести разговоры, как могли. Но где-то немцев избивали, грабили, насиловали или убивали. Когда немецкие войска отбили село, солдаты Фольксштурма собрали трупы 26 гражданских лиц и сложили их в открытую могилу на сельском кладбище. Новость распространилась, точно лесной пожар, и на следующий день личный врач Генриха Гиммлера, профессор доктор Карл Гебхардт, прибыл на место вместе с несколькими комиссиями от партии, СС и полиции. 25 октября появилась военная жандармерия и провела собственные поиски, но никаких других тел не обнаружила. Трупы 13 женщин, 5 детей и 8 мужчин достали из открытой могилы и сфотографировали, провели опознание и медицинское обследование. За исключением старосты, большинство мужчин и женщин оказались пожилыми людьми, убитыми выстрелами в затылок. Хотя заподозрить изнасилование медики смогли только в случае одной более молодой женщины, фотографы держались другого мнения, так как сделали снимки жертв женского пола – которых к тому моменту перемещали по меньшей мере дважды – с задранными юбками и спущенными чулками. В таких вещах Гебхардт разбирался, поскольку совмещал должность председателя немецкого Красного Креста с проведением экспериментов над узницами концентрационных лагерей: он вполне мог приказать разложить тела нужным образом до прибытия фотографов [987] Fisch, Nemmersdorf, Oktober 1944; Fisch, ‘Nemmersdorf 1944’ // Ueberschär (ed.). Orte des Grauens, 155–167; Fisch, ‘Nemmersdorf 1944’, 105–114. .

Подобные побоища многие немецкие следователи сами регулярно устраивали на советской территории. Один из высокопоставленных приглашенных лиц утверждал в дневнике, будто видел женщин и детей прибитыми к дверям сараев. Хотя сотрудники военной полиции не зафиксировали ни одного подобного свидетельства, истории о распятых женщинах и детях представляли собой очень соблазнительный материал для массового освещения в германских СМИ. Журналистам настолько не хватало подробностей, что Геббельс посоветовал им дать некоторую волю воображению для «поэтической достоверности». Впервые, но не в последний раз Восточная Пруссия предоставляла материал, благодаря которому бесконечные завывания о советской угрозе находили все больший отклик в сердцах немцев. Как и в случае Катыни, обычные запреты на демонстрацию снятых на пленку зверств отменялись, поэтому газеты и киножурналы показывали снимки двадцати шести тел. Völkischer Beobachter вынесла тему «убийства детей» на первую полосу, а Неммерсдорф превратился в синоним деяний «азиатских орд», подстегиваемых на безумства «еврейскими комиссарами» [988] Дневник Вернера Крайпе, 23 Oct. 1944, со ссылкой на Jung, Die Ardennenoffensive 1944/45, 227; VB, 1 Nov. 1944; Die Deutsche Wochenschau, Nr. 739, 2 Nov. 1944; Fisch, Nemmersdorf; Zeidler, Kriegsende im Osten, 150. .

В самой Восточной Пруссии глубокий след оставили как визит советских войск в октябре, так и успешная немецкая контратака. Командующий переформированной группой армий «Центр» генерал-полковник Рейнхардт писал жене о «ярости, ненависти, которые наполняют наши сердца после того, как мы повидали то, что сотворили большевики в отбитом нами районе южнее Гумбиннена». В других местах в рейхе реакция на историю из Неммерсдорфа не отличалась столь прямолинейной однозначностью. В подлинности новостей сомневались столь многие, что Геббельс признал в дневнике: «Рассказы о Неммерсдорфе убедили лишь часть населения». Вдобавок люди винили нацистскую партию, не сделавшую ничего для своевременной эвакуации гражданского населения. В более отдаленных областях рейха иные задавались вопросом: с чего бы им беспокоиться насчет русских, только «потому что те убили кого-то там в Восточной Пруссии»? [989] Kershaw, The End, 119, со ссылкой на дневник Рейнхардта, 26 Oct. 1944; Steinert, Hitlers Krieg und die Deutschen, 523.

Для жителей расположенного на западной границе Германии Штутгарта какой-то Гумбиннен с прилегающими районами находился бесконечно далеко, к тому же традиционная швабская враждебность ко всему прусскому по мере течения войны только усилилась. Из памяти горожан еще не изгладились впечатления от огненной бомбежки 12 сентября, поэтому они с чрезвычайным скептицизмом воспринимали любые пропагандистские посылы. В соответствии с общественным мнением, транслируемым СД Штутгарта с его особенно деморализованными сотрудниками, руководство «должно осознавать, что вид этих жертв напомнит любому мало-мальски мыслящему человеку о зверствах, совершенных нами на вражеской территории, даже в самой Германии. Разве не мы замучили тысячи евреев? Разве солдаты не докладывают снова и снова о том, как евреев в Польше заставляли рыть себе могилы? И как мы обращались с евреями в концентрационном лагере в Эльзасе [в Нацвейлере]? Евреи тоже человеческие создания. Сделав все это, мы показали противнику, что он может сделать с нами, если победит» [990] Kulka and Jäckel (eds.). Die Juden in den geheimen NS-Stimmungsberichten, 546: SD Stuttgart, 6 Nov. 1944; Noakes (ed.). Nazism, 4, 652. .

Подобные вещи очень напоминали разговоры лета и осени 1943 г., когда Геббельсу и Гиммлеру пришлось разбираться с помощью отчасти увещеваний, а отчасти показательных порок. С наступлением нового кризиса приемы борьбы с ним остались прежними. Использовав Неммерсдорф как средство для усиления страха перед беспощадным «еврейским террором» и борьбы с пораженчеством, режим вновь столкнулся с волной критики его собственной роли в эскалации спирали убийств. В подобной нервозной атмосфере некоторым пассажирам вполне хватало спора по поводу мест в берлинском трамвае для заявлений вроде следующего: «Надо проявлять человечность, ибо мы уже отяготили себя виной за то, что сделали в отношении евреев и поляков, за что нам еще воздастся». Подобные ситуации, в которых незнакомые друг другу люди открыто называли виновных за «еврейскую войну», свидетельствовали об очередном падении морального духа немцев. В отличие от Катыни, двадцати шести трупов Неммерсдорфа явно не хватило для привлечения международного внимания [991] Semmler, Goebbels, 163–164, дневник 2 Nov. 1944; Noakes (ed.). Nazism, 4, 496, 640 and 652, со ссылкой на СД Штутгарта, 6 Nov. 1944; Wette et al. (eds.). Das letzte halbe Jahr, 164: Sondereinsatz Berlin, 20–26 Nov. 1944. .