Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

В той критической ситуации, при стечении обстоятельств, вынудивших элитные подвижные соединения группы армий «Центр» заниматься «грязной работой» тыловых дивизий и частей безопасности вермахта, взаимодействовавших с полицейскими батальонами и эсэсовскими айнзацгруппами, 10 октября до передовой докатился приказ Рейхенау. Командир 4-й танковой дивизии понукал солдат, заставляя тех «поступать особенно жестко в отношении большевистско-еврейской угрозы». На обратном пути в расположение части после инструктажа ротных командиров 17 ноября Фриц Фарнбахер узнал от своего капитана, что «главное – беспощадные акции и подавление русских». Переполненный противоречивыми чувствами, молодой пиетист старательно пытался внутренне дистанцироваться от услышанного. «То, что излагалось за несколько часов дискуссии, не есть само по себе в основе нечто немецкое», – заключил он. А между тем в дивизии издали новую и более чем ясную «повестку дня»: «Немецкий солдат, всегда помни, там, где еще проживают евреи, там нет безопасности за линией фронта. Гражданские лица еврейской национальности и партизаны не должны отправляться в лагеря для пленных, их полагается расстреливать… Никакой пощады – ни женщинам, ни детям. Партизан и их пособников – на соседнее дерево!» [417] BA-MA, MSg 2/13904, Farnbacher, ‘Persönliches Kriegstagebuch’, 17 Nov. 1941. Hartmann; Wehrmacht im Ostkrieg, 2–3 and 10.

В последующие недели подобные лозунги служили оправданием для сжигания сел и деревень, убийства жителей из тех, кто сопротивлялся или просто казался подозрительным; иногда их не убивали на месте, а загоняли в снег и в замерзшие леса. Немецкие солдаты начали действовать по своей инициативе, уничтожая евреев и расстреливая советских военнопленных, когда их не хотелось вести в отдаленный пункт приема. Решать, как отвечать на угрозу со стороны гражданских лиц, перестало быть прерогативой старших офицеров, и количество официальных казней в отчетах заметно сократилось. С исчезновением основополагающего элемента дисциплины война геноцида из тыловых районов распространилась в части на линии фронта. Вполне хватало прозаических причин для убийства гражданских лиц, не говоря уже о красноармейцах, которые скрывались в лесах вокруг. Чем дальше немцы продвигались, чем больше редели их ряды и увеличивалось расстояние между подразделениями, тем больше оккупанты боялись партизан. И страхи эти имели под собой почву. Ближе к концу декабря партизанские отряды обрели достаточно сил, чтобы отбивать села и города даже у частей элитного 24-го моторизованного корпуса Швеппенбурга [418] Hartmann, Wehrmacht im Ostkrieg, 733: BA-MA, MSg 2/13904, Farnbacher, ‘Persönliches Kriegstagebuch’, 9, 13, 24, 25 and 30 Nov. 1941; Hartmann, Wehrmacht im Ostkrieg, 317–319. .

Часто направленные на «умиротворение» меры принимались немцами из-за терзавшего солдат чувства изолированности, а не по причине наличия фактической угрозы со стороны партизан или гражданских лиц. Фриц Фарнбахер все еще отмечал примеры, когда немцы убивали «подозрительных» гражданских, но потрясти его уже становилось труднее. По его мнению, солдатам следовало возвращаться в села и деревни, где они уже отбирали у жителей провизию, а не забираться все дальше вглубь с риском напороться на мины, даже если бы пришлось «отнять у них последнюю корову!». Когда немцы, трясясь и ежась от холода, разворачивались серой цепочкой на безбрежных белых полях, снег стирал все приметы на местности, и порой даже не представлялось возможным различить, где кончается земля и начинается небо – все вокруг окрашивалось в серый и белый цвета [419] BA-MA, MSg 2/13904, Farnbacher, ‘Persönliches Kriegstagebuch’, 27 Oct. 1941; Kühne, Kameradschaft, 151–152; Hartmann, Wehrmacht im Ostkrieg, 351; Seitz, Verlorene Jahre, 105; Guderian, Erinnerungen, 231. .

Тем временем, пока приказ Рейхенау распространялся по немецкой армии на востоке, словесные выпады против евреев достигли новых высот. 2 октября Гитлер лично открыл кингстоны оголтелой пропаганды в прокламации к солдатам на Восточном фронте, отправлявшимся на захват Москвы, повторяя, что главный враг – евреи. На следующий день он вновь озвучил навязчивую мысль для внутреннего фронта в речи, произнесенной в берлинском Дворце спорта. 8 ноября, в годовщину пивного путча, Гитлер поведал аудитории о том, как сам он пришел к осознанию, что евреи – поджигатели войны во всем мире. Гитлер вколачивал свою мысль точно молотом, удар за ударом: по его словам, борьба велась не за Германию, а за всю Европу, борьба за то, чтобы быть или не быть [420] Hitler, Reden und Proklamationen, 1771–1181: 8 Nov. 1941. . Поворот к такой апокалиптической риторике представляется чуть ли не естественным, ибо Германия облачилась в плащ всеобщего европейского крестоносца. 16 ноября 1941 г. Геббельс посвятил регулярную статью в еженедельнике Das Reich разъяснению читателям «вины» евреев. Он не преминул напомнить сделанное фюрером в 1939 г. «предсказание», будто евреи погибнут, если развяжут очередную войну в Европе: «Ныне мы становимся свидетелями того, что предсказание сбывается; обрушившаяся на евреев судьба жестока, но они ее более чем заслужили. Жалость или сочувствие совершенно неуместны в данном случае. Нажимая на приводные механизмы войны, мировое еврейство полностью просчиталось, не соразмерив сил, которые может выставить» [421] Goebbels, ‘Die Juden sind schuld!’, Das Reich, 16 Nov. 1941. .

Скверно обутая и одетая, плохо питающаяся 4-я танковая дивизия еще рассматривалась как ударное соединение наступления. Хотя лобовой штурм Тулы провалился, Гудериан пытался удержать темп и напор за счет обхода города с юго-востока и продвижения в направлении Коломны и восточных предместий Москвы. 24 ноября 2-я танковая армия взяла Венёв и Михайлов и двинулась к Кашире, потерять которую Красная армия позволить себе не могла – оттуда в Тулу поступала электроэнергия. Около этого городка восточнее Москвы в ходе затишья в боях 30 ноября Роберт Р. и написал письмо Марии. Два дня назад его машина сломалась, и ее пришлось толкать через снег под грохот орудий артподготовки. Роберт наскоро царапал на листке краткий рассказ о происшествии, когда снарядные осколки угодили в одного из его товарищей: «Р. Антон тяжело ранен, ему разорвало грудь. Он умирает. Перед тем как идти дальше, Г. должен наскоро нарисовать знак для могил. Ни венка, ни каски». Мыслями Роберт все чаще и больше обращался к смерти. Только сын оставался якорем, державшим его и дававшим надежду: «Столько было обещано на будущее, а Тот, кто обещал, не лжет». После участия в сожжении Михайловки Роберт вновь пал жертвой горького чувства и внутреннего сомнения. Через две недели его отправили в Мценск на отдых и поручили легкое задание по охране лагеря военнопленных. Больные и умирающие от голода пленные так подействовали на Роберта, что он не мог есть на протяжении большей части своего трехдневного пребывания в новой роли [422] Hammer and Nieden (eds.). ‘Sehr selten habe ich geweint’, 258–264: дневник Роберта Р., 28 and 9–11 Nov. 1941. .