Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

Существовал и еще один аспект, способствовавший молчанию публики: людям становилось все труднее озвучивать моральное беспокойство даже перед самими собой. Учитель из Золингена Август Тёппервин впервые услышал о массовых расстрелах евреев в Польше в декабре 1939 г., снова отметив подобный факт в мае 1940 г. В мае 1942 г. его отправили в помощь начальству лагеря военнопленных в Белоруссии, и не прошло полутора месяцев, как он снова заговорил о массовых казнях: «В нашем селе расстреляли 300 евреев. Обоего пола, всех возрастных групп. Людям велели снимать верхнюю одежду (совершенно ясно, чтобы раздать ее оставшимся жителям села) и убивали из пистолетов. Братские могилы на местном еврейском кладбище». Позднее Тёппервина перевели на Украину, где он опять упоминал о местах массовых убийств, и все же привыкшему к анализу событий преподавателю потребовались еще почти полтора года, прежде чем он окончательно уяснил для себя значение всей этой информации. Только в ноябре 1943 г. он написал в дневнике, что немцы стремятся уничтожить не тех евреев, что сражаются против них, а весь народ как таковой. Толчком к подобному крику души послужил разговор с одним солдатом, от которого Тёппервин «услышал отвратительные, но, по-видимому, верные подробности о том, как уничтожали евреев (от детей до стариков) в Литве». Похоже, Август Тёппервин нуждался в стимуле – пусть и в виде личной беседы, – чтобы связать воедино и без того известные ему вещи. Но он не пошел дальше по цепочке мыслей; по всей видимости, протестант и автор дневников, многие записи которого из раза в раз отражают метафизическое значение войны, не мог вынести выводов, следовавших из признания очевидных фактов [532] Orlowski and Schneider, ‘Erschießen will ich nicht!’, 247: 18 Nov. 1943. .

Для немецких граждан, не принадлежавших к еврейской нации, и большинства европейцев, живших под немецкой оккупацией, депортация и убийство евреев не являлись чем-то тайным или особенно значимым. Для евреев, очутившихся в ловушке в оккупированной Европе, – зарегистрированных и помеченных особыми знаками на западе, помещенных в гетто на востоке, – центральным фактором выступала их собственная роль жертв. В праздник Судного дня 1942 г., когда Виктор Клемперер и его жена прощались с последними двадцатью шестью «стариками», сидевшими в ожидании депортации в здании еврейской общины Дрездена, говорили они, вне всякого сомнения, о наиболее значимом для них всех в тот час моменте: «Настроения всего еврейства без исключения здесь одни и те же: ужасный конец неизбежен. Они [нацисты] погибнут, но, по всей вероятности, скорее всего, у них хватит времени перед этим уничтожить нас». Это ощущение надвигающегося рока – обреченности общей и личной – оставалось базовым при реакции Клемперера на любые новости до окончания войны [533] Klemperer, To the Bitter End, 141–142: 21 Sept. 1942. .

Ключевая асимметрия между еврейским и немецким взглядами на вещи заключается в следующем: для евреев их неизбежное уничтожение формировало способ понимания ими всех прочих аспектов войны; для немцев война оформляла их понимание и реакцию на убийство евреев. Не знания о событиях разделяли их, но точка зрения на них, обусловленная огромным несходством их сил и способности сопереживать [534] Stargardt, ‘Speaking in public about the murder of the Jews’ // Wiese and Betts (eds.). Years of Persecution, Years of Extermination, 133–155. .

Поскольку германские СМИ лишь намекали людям на хорошо известное, слухи принимали все более причудливую окраску. В ноябре 1942 г. Гиммлера очень неприятно поразили всерьез высказанные в прессе утверждения рабби Стивена Вайза из Америки о том, будто тела евреев перерабатываются в удобрения и мыло. Глава СС тотчас отдал распоряжение шефу гестапо разобраться в вопросе и доложить с полной уверенностью, что трупы не утилизируются никак иначе, а только сжигаются или закапываются. К тому времени слух, дошедший до Вайза через его информатора в швейцарском раввинате, уже жил отдельной жизнью. Другие по-своему расшифровывали выдавленную на кусках мыла аббревиатуру RIF, трансформируя ее в RJF и прозрачно намекая на то, что вполне невинное Reichsstelle für industrielle Fette (Государственное управление по снабжению промышленным жиром) означает на деле Rein judisches Fett («чистый еврейский жир») [535] Heiber, Reichsführer! 169; on Wise’s information, Feingold, Politics of Rescue , 170; Himmler, Der Dienstkalender Heinrich Himmlers 1941/42 , ed. Witte, 619 n. 43; Friedländer , The Years of Extermination , 462–463; Hilberg, The Destruction of the European Jews , 623–624; Neander, ‘Seife aus Judenfett’ // Fabula: Zeitschrift für Erzählforschung , 46 (2005), 241–256; Harig, Weh dem, der aus der Reihe tanzt , 203. .

Подобные слухи, возможно, уходили корнями во времена Первой мировой, когда британская пропаганда утверждала, будто на немецких «фабриках трупов» перерабатывают погибших в боях солдат в глицерин и прочие продукты. Как и слухи о массовых убийствах электричеством в специальных лагерях, откуда поезда возвращаются пустыми, ложные и действительные подробности сливались воедино, способствуя ширившемуся ощущению проведения не имевшей прежде аналогов операции промышленного размаха. Похоронный юмор в особенности способствовал процессам усвоения и привыкания к ненормальности происходящего без полного принятия его как собственно факта. За счет легкомысленных ремарок люди старались переместить очевидное из реальности в область абсурда, если уж не притупить глубокое чувство внутреннего беспокойства.

На протяжении 1942 и 1943 гг. те немногие оставшиеся в рейхе евреи пребывали в еще большей изоляции, чем когда-либо прежде. Сегрегация на работе от «арийских» коллег, запрет на походы в магазины в удобное для всех время и вынужденное переселение в «еврейские» дома гарантировали, что евреи и неевреи почти совсем утратили точки для пересечения. Обратившаяся в католичество Эрна Беккер Коген оказалась вынужденной покинуть церковный хор из-за нежелания остальных его участников петь вместе с ней. Даже причащение превратилось в проблему, так как другие прихожане отказывались опускаться на колени рядом с евреями да и некоторые из священников избегали контактов. С введением желтой звезды кардинал Бертрам в письме кардиналу Фаульгаберу заявил, что у церкви есть куда более насущные вопросы, чем принявшие христианство евреи; словом, решения отдавались на откуп отдельным епархиям [536] Bankier, The Germans and the Final Solution , 122–123; больше информации по ее истории в Kaplan, Between Dignity and Despair , 223–228. .

У протестантов только небольшие отделения Исповедующей церкви подтвердили право прихожан еврейской национальности посещать службы вместе с другими христианами, и Теофил Вурм, епископ Вюртемберга, направил несколько частных писем в адрес нацистского руководства в защиту 1100 евреев-христиан в своем диоцезе. В ноябре 1941 г. Геббельс читал одно из его посланий с предостережением, что меры против «неарийцев» играют на руку «Рузвельту и его сообщникам»; по всей вероятности, не забыв о слабых, но озвученных протестах Вурма против медицинских убийств, Геббельс усмотрел в епископе протестантский вариант Галена и подытожил: «Его письмо отправляется в корзину для бумаг». Другие личные обращения Вурма имели не больше успеха. В конечном счете шеф Имперской канцелярии Ламмерс от руки написал епископу записку, в которой велел «оставаться в установленных для вашей профессии границах и воздерживаться от заявлений по общим политическим вопросам». Вурм отступил. Нельзя не упомянуть еще двух протестантских епископов – Майзера в Баварии и Мараренса в Ганновере, державшихся особняком от неприкрыто нацистского и конформистского немецкого христианства. Однако ни один из них не последовал примеру Вурма. Даже если они и чурались маниакального расового антисемитизма нацистов, все три упомянутых выше епископа, как большинство протестантских пасторов вообще, оставались глубоко консервативными националистами и фактически поборниками антисемитизма, но несколько иного толка. Они по-прежнему связывали евреев с «безбожной» Веймарской республикой и считали меры нацистов по сокращению их влияния и «ариизацию» собственности вполне законными. Исповедующая церковь вообще не выступала против депортаций [537] Klee, Die SA Jesu Christi, 148; Goebbels, Tgb, II/2, 362–363: 25 Nov. 1941; Wurm in Gerlach, And the Witnesses Were Silent, 204; Hermle, ‘Die Bischöfe und die Schicksale „nichtarischer“ Christen’ // Gailus and Lehmann (eds.). Nationalprotestantische Mentalitäten, 263–306; Gailus and Nolzen (eds.). Zerstrittene ‘Volksgemeinschaft’. .