Рина Оре - Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

– Нуу… если честно, то не поняла еще… – вздыхая, тихо отвечала та.

– Ну а энто? А ночею-то?

– Мне не понравилося…

– Вовся?

– Вовсе… Гадостя всяковые, и всё. Знала б, никогда не пошла замуж… Давай започуем, очень тебя прошу.

– А давай…

И едва Маргариту начало затягивать в сладкое забвение, ее по плечу легонько стукнула кулачком Ульви.

– А мой ухожор тябе каков? Старик, да?

– Седой, но не старик, – из вежливости солгала Маргарита. – Многие рано седеют. Ему годов пятьдесят, наверное…

– Пятьсят пять ему – он старик. На сорок один меня старше́е! А мне четырцать. А цифири перемень – и вот… А у тябя помоложее мушины есть? Холостые? Братья?

– Да, два брата, но… – понуро пробормотала Маргарита. – Старший скоро женится, а младшему десять… Еще Нинно есть, кузнец… Но вряд ли… Давай спать.

– А чего? А он ладнай? Пьянь? А невёста у него есть? А чего вряд ли то? А? Да ответься же ты!

– Только после ты дашь мне поспать. Пожааалста! – взмолилась Маргарита. – Я тебя на венчанье брата возьму и на пиршество после него. Он на сестре того Нинно женится – сама всё поглазеешь.

Ульви стала ее обнимать и чуть не столкнула с тюфяка на доски.

– Как тебя по-настоящему звать? – спросила Маргарита, пытаясь избавиться от этого яростного натиска горячей признательности.

– Ульви́! – тихо, но с ударением прошептала та. – А энто мое правдашнее имя! Вот так вота! А Несса Моллак, как зазнала, сраз меня сжалела!

– Да, забавно… Меня Маргаритой зовут, в честь цветочков… или Гри́ти… Мама говорила, что маргаритки как солнышки – и я ее солнышко… Хотя мне дядюшка так сказал, а он добрый – мог соврать… Матушка тоже как цветок Анге́ликой звалась, и я дочку, Ангелику, хочу…. – зевнула Маргарита. – Чего-то и я разболталась. Давай започуем… сшплять, пожааайлста! Умоляю! Сшплять!

– Сплять, дуреха, – поправила ее Ульви и заерзала, удобнее устраиваясь на спине. – А хорошо, что мы обе худые… Да?

Маргарита не стала отвечать, отвернулась на бок и через минуту забылась сном. Ей снился Нинно в кирасе Иама, но не с мечом, а с топором в руке – таким же, как у деда Гибиха. Нинно в одиночестве стоял у ограды Западной крепости, на том же месте, где он недавно обнял Маргариту и тем самым без слов признался ей в любви. Крепость была полуразрушена, ее башни почернели от огня. Горела и земля подле крепости, и крыши соседних домов; из окон вместе с темным дымом вырывалось пламя. Густая, сизая пелена этого дыма мешала увидеть, что происходит у городских ворот. Когда мгла чуть рассеялась, к Нинно из серого тумана вышли всадники, и первым на тощем белом коне ехал он – Лодэтский Дьявол, голый и весь облитый, с головы до ног, чем-то ярко-красным. Пахло от него скотобойней: животным потом и кровью – как застарелой, так и свежей (даже запах гари не мог перебить эту мерзейшую вонь). Увидев Нинно, демон расправил за своей спиной вороные крылья и взлетел с коня ввысь, а затем, подражая соколу, стал падать камнем на свою жертву. Нинно в этот момент притянул неизвестно откуда возникшую Ульви и страстно впился, как упырь, в ее рот своими губами.

________________

Празднество Перерождения Воды в засушливом Лиисеме весьма чтили и считали его третьим по значению празднеством после Возрождения и Перерождения Воздуха. В последнее благодаренье Нестяжания цветочными гирляндами украшали дождевые водосборы и колодцы, в реки бросали венки и загадывали желания. Древнее поверье гласило: если венок доплывет до моря, то желание, даже самое дерзкое и невероятное, обязательно исполнится. Вот только в Элладанне не было рек, впадающих в море. Мелкая Даори, исток которой находился на холме, дарила городу три питьевых фонтана. Излишки воды из них попадали в стоки и использовались для общественных уборных, поэтому, во избежание засоров, законом «О чистоте Элладанна» строго-настрого запрещалось бросать в речушку цветы. Кого ловили за этим занятием, отправляли разгребать помойные, полные навоза, ямы.

Перед полуденной службой, священники украсили красными маками врата храмов, посыпали их лепестками ступени святых домов. Для работниц и троих работников Доли праздничная служба прошла во внутреннем дворике с пестрым от букетов колодцем. Для преторианцев и пяти тысяч новобранцев службу провели на ристалище Южной крепости. Роскошный храм Пресвятой Меридианской Праматери посетили аристократы и избранные счастливчики, потому что проход на самый верхний ярус стоил тридцать шесть регнов, но Несса Моллак, Хадебура и Марили отправились именно туда.

Ночью люди ходили к водоемам, чтобы искупаться, отпраздновать момент перерождения воды и набраться здоровья на год. Экклесия запрещала так делать, называя столь веселые игрища «бесовскими обрядами язычников», но орензчане не изменяли многовековой традиции. Кто-то искал в эту ночь русалок, чтобы поймать их и затребовать богатств, кто-то просто плескался в теплой водице до рассвета среди проплывавших мимо цветочных венков.

Возле Элладанна в Левернском лесу имелось несколько озер и ручьев. А больше всего, хоть путь туда и занимал от пяти дней, Маргарита любила поездки в горный городок Калли, где можно было полюбоваться на водопады, бросить в Лани венок и загадать желание. В этом году она, конечно, в Калли не попала. Впрочем, туда не поехали и все Ботно, и другие горожане Элладанна, – появились назойливые слухи о том, что ладикэйцы и Лодэтский Дьявол уже разграбили Бренноданн, что их войска отдохнули и что они выдвинули корабли вверх по реке, подбираясь к Лиисему.

Никаких особых торжеств после полуденной службы в Элладанне не случилось. Обычно во все восемь главных празднеств на улицах раздавали мясо и хлеба, угощали пивом или вином, но не в первый год, сорокового цикла лет. Лишь казни немного развлекли горожан – на виселице вздернули тех, кто не заплатил военный сбор.

________________

Меридея познакомилась с порохом в виде невинных шутих для королевских празднеств, и с тех пор, весь одиннадцатый век, его с переменным успехом применяли на поле брани. Но легкие шутихи порой разворачивало ветром к своим же, селитру с трудом находили под коровниками, рассыпчатый порох быстро приходил в негодность. К сороковому циклу лет лучшие умы континента бились над разрешением этих трудностей: улучшали состав пороха, строили селитряницы, изобретали разное «громовое оружие».

Применение пороха как метательного заряда было самым предсказуемым, следовательно, в этом направлении и работали изобретатели. Средних размеров пушки отливали из бронзы, причем рецепты сплавов каждый мастер держал в строжайшей тайне; огромные, стенобитные орудия изготовляли из кованых железных пластин и колец, правда, прежде чем вновь пальнуть, дожидались, пока остынет ствол, иначе литые пушки давали трещины, а стенобитные разрывало. Ружья проделали путь от медных трубок, укрепленных кольцами, до стального ствола на древке, какое клали на плечо; но без доступа к огню, в дождь или снегопад, ружье с фитильным замком становилось бесполезным, а ручной терочный замок часто подводил. Недавнее изобретение бронтаянцами пружины открыло новую эпоху «ручниц», вот только ружье с колесцовым замком стоило не меньше двух золотых монет и, вообще, такие устройства были крайне редки. Распространению огнестрельного оружия мешали и законы, запрещающие самовольное ношение такового, его свободное производство и продажу. К концу одиннадцатого века ружьям еще предпочитали надежные и намного более дешевые арбалеты, заряженные стрелами, пулями, камнями или болтами (стрелами с увесистым наконечником), а медлительные пушечные орудия не давали в открытом поле серьезных преимуществ – их использовали для обороны города или лагеря, для разрушения стен и укреплений.