Рина Оре - Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

Огю похлопал в ладоши. Старуха выпрямилась, в последний раз замахнулась веником на девчонку и отбросила его.

– Приветствую вас, господин Шотно, – так подчеркнуто любезно сказала и поклонилась старуха, что это походило на издевку.

– Приветствую, Не́сса Молла́к. Чего у вас снова заново и наново?

– Да вот – Ульви́ яйца́ все побила! Чего делывать и не знаю… Куплять бы надобно, господин Шотно. У нас на дню по осемь дюжинов сходит… Всё, Ульви, как сыщу тебе подмену, – пригрозила она кулаком девице в углу, – в тот же миг пну тебя отседова, да прям под твою тощую гузку!

– Как удачно! Готовь свою ногу, Несса Моллак. Вот, – показал Огю на Маргариту, – новая Ульви́ для тебя. Может, получше окажется… Лопает она, правда, тоже как прорва.

Маргарита промолчала, но порозовела.

Тщательно разглядывая новую работницу, старуха обошла ее кругом. Темные, блестящие и пытливые глаза Нессы Моллак будто перенеслись с лица Клементины Ботно, чтобы и здесь следить за бедовой племянницей да мучить ее. Маргарита невольно поежилась.

– Вполне, – наконец сказала старуха. – По рукам видное-то, что к чисто́те ее приучили.

– Не гонииите! – бросилась старухе в ноги «битая девчонка». – А мне некудова даться! Сиротка ж я! А сгину же! А загууубляете мяня! – обильно рыдая, завыла она и попыталась обнять колени Нессы Моллак. – Не хочуууся в бродяяяжки! Повееесюют!

– Всё, Ульви, поди прочь, – схватила старуха ее за плечо и потащила к выходу – точь-в-точь как тетка Клементина таскала Маргариту. – Силов моих больше́е нету! Проклинаю тот день, когда сжалела тебя! Угораздил же меня бес с тобою повязаться…

– Годите, пожайлста! – выкрикнула Маргарита, зная, что ее замучает совесть, если эту сиротку повесят. – Не гоните ее. Мне ненадобное пло́тить. Только пища и ложе, где започёвываться, – всё, что мне нужное! Я не так уж и много кушаю, – добавила она, с досадой вспоминая слова Огю Шотно. – Просто я вчера очень голодною былась… А так я прям с мушку кушаю. Могу и половину мушки… спустеньку то есть. Мух я не кушаю… Вот, может, и не подойду вам оттого вовсе. Оставьте девушку. Я за нее работать будусь. Честно-честно. И стараться тоже… И она бу…

– А ты редкая дурочка, – перебил Маргариту управитель замка. – Дааа, другая бы не пошла за Иама Махнгафасса… Отпусти Ульви, – приказал он Нессе Моллак. – Пусть вдвоем одну работу делают – может, толк выйдет. Жалованье – одно на двоих, – каждой по десять регнов в триаду. И еда – одна часть на двоих. Постель тоже одна на двоих, – добавил Огю, направляясь к дверям общей кухни. – Ясненько?

– Господин Шотно, – окликнула его Несса Моллак. – Почто энто так… строго?

– Потому что новая Ульви тоже не справится. Говорю же: дура она, как и старая Ульви. И яиц я не буду покупать, Несса Моллак, – уходил Огю, не прощаясь и не оглядываясь. – Выкручивайся сама – раз это твоя работница яйца побила, то это и твоя вина. Выкручивайся! – донесся из-за дверей его голос. – Ясненько?

Старуха взмахнула руками и повернулась к Маргарите.

– Здравляю тебя, Новая Ульви – ты нанятая. Чешите со Старой Ульви в куряшник! Мне к часу надобно сорок яйцов. Будет больше́е – вам же лучше́е. Ясненько? – передразнила Несса Моллак управителя замка.

– Да… Только меня Маргаритой звать, – вставила девушка.

Старуха тяжело вздохнула, показывая лицом, что она бесконечно устала повторять свои правила.

– Ты – Ульви́, – твердо, с ударением на последнем слове в имени, сказала Несса Моллак. – И она – Ульви́, – показала старуха на битую веником девушку. – А вот это Ма́йрта, – к ним повернулась костлявая сильванка с унылым лицом. – Майрта на каше, еще сеивает муку и в подхвату у прочих кухарок. А вот Петта́на, – кивок головы на полную девушку с сильными руками. – Петтана на тестах. Вот Га́лли, – улыбка от субтильной женщины неопределенного возраста. – Она на печи. А Хадебу́ра – она на всей стряпне и надо всеми, она главная. Опосля меня, конешно.

Хадебурой оказалась мощная великанша средних лет с крючковатым носом, смуглая, темноволосая и темноглазая, как выходцы с юга Лиисема.

– Здеся, знаешь, Ульви, – поправила свою повязку под подбородком Несса Моллак, – столько баб было́ за двадцать летов, как я в замку, что всех не упомнишь. Взрост в хлебной кухне нехитёрый: ежели будёшь гожей, то однажды станешься Майртой. Ниже́е Ульви – нету никого, разумешь? Ты будёшь делывать всё, что говорю тебе я, Несса Моллак! Или опосля меня скажет Хадебура. А ща, две Ульви, – в куряшник! Сели там на соломы и молвили друг другу «ко-ко-ко»! Ежели не снесешь мне сорока яйцов, – повернулась старуха к Старой Ульви, – враз поди за ворота́!

________________

Старая Ульви показала Новой Ульви «спляшню» с шестью соломенными тюфяками, брошенными в ряд на невысоком помосте. Дырявые полотнища из грубого льна заменяли простыни, еще одна такая же тряпка оказалась покрывалом. У Ульви не имелось даже подушки. Единственное окошко в комнатке слабо пропускало свет, к тому же его из-за солнца затянули холстиной, что не помешало налететь назойливо громким, жирным мухам. На зиму, как сказала Ульви, оконце забивали. Оглядываясь, Маргарита заметила, что серая штукатурка обвалилась под потолком и потемнела в углах. Стена за тюфяками густо обросла мешками, платьями, чепцами, беспорядочно развешенными на гвоздях; среди этого пестрого беспорядка бесстыдно маячило разное женское белье. Чулки, сорочки, набедренные повязки, исподники и трусики столь же нескромно сушились на веревке вдоль стены, напротив «кроватной сцены», а под ними растянулась длинная скамья – сразу и сиденье, и приступка, и столик для личных вещей. Простой костяной гребень да маленькое, мутноватое зеркальце на ручке, какие Маргарита положила рядом с деревянной расческой Ульви и ее лентами, показались здесь роскошью.

– Оо, – изумилась Старая Ульви, трогая зеркало. – А ты деньжатная! А еще мылу имешь! А ты лучше́е припрячь его и никому больше́е не кажи. А мылу здеся и так дадут, тока оно не мылувается. А я тябя научу: надобно смазаться, пождать, посля соскобить его или стереть тряпкою. Сено иль солома тож сойдет. А монетов здеся не ставляй – носи с собою. А мылу продать можно́. Марили́ куплит – она чистюля. А у нее никто не будёт ничё лямзить, не то что у нас. А гребешок и гляделку тябе жаних задарил?

– Нет, дядюшка на возраст Послушания – мне недавно тринадцать с половиной былось, а уже и четырнадцать минуло. У меня муж есть. Ухажера, кто бы дары задаривал, никогда не… былося, – сбилась Маргарита, вспомнив о Нинно и колечке с ирисами.

«Каковая же я глупая, – подумала она. – Даже не гадала о чуйствах Нинно…»

– Мушш? – округлила Ульви свои карие, без того круглые от природы глаза. – А где он?