Платон Абсурдин - Garum Regius [litres самиздат]

– О! Тренируются, мои крепыши! Базилий!

К нам подбежал самый рослый и старший мужчина со шрамами на всех частях тела и блестящей лысиной на крупной голове.

– Да, мой господин! Я приветствую тебя!

– Привет, привет. Ну, как дела, Базилий? Докладывай! Что произошло, пока меня не было?

– Тренируемся каждый день по пятнадцать часов с двумя перерывами, как ты и приказал!

– Выдерживают?

– Один сдох. Остальные держатся.

– Это хорошо. Я думал, будет хуже. Ты увеличил им дневной паёк?

– Да, но…

– Что? Говори, Базилий!

– Не гневайся, мой господин, но боюсь, что этого недостаточно.

– Думаешь, нужно ещё больше кормить?

Базилий кивнул и уставился в пол.

– С вами разориться недолго! Хорошо, я подумаю и посчитаю! Мне нужно, чтобы они побеждали! Через год в Риме будет очередной большой праздник в честь победы над Карфагеном. Будет парад и гладиаторский турнир – съедутся воины со всех провинций. Каждую школу будут представлять лучшие гладиаторы. Я не говорил тебе?

– Нет, мой господин.

– Мне нужно, чтобы в турнире победил один из моих молодцов! Ты слышишь, Базилий?

Шрамованный мужчина снова кивнул.

– Если этого не произойдёт, то… я продам тебя Леонтию, пожалуй! Будешь крокодилов в Африке ловить!

Базилий посмотрел на Триксия, но промолчал.

– Это Писец. Будет вести учёт гладиаторов и хозяйственных расходов. Всё. Иди, занимайся! И помни об Африке!

Базилий стрелой улетел к своим ученикам, а мы отправились по делам термополий.

– Базилий – отличный боец с большим опытом! Я отдал за него почти целое состояние. Своё дело он хорошо знает. Думаю, первый приз в Риме будет моим! – сказал Триксий.

– А какой приз? – спросил я.

– А… Деньги. Небольшая сумма и вялая должность с нищенским жалованием, на которой даже подарков никто не предлагает! Но меня больше интересует слава. Обо мне должны узнать в Риме, Писец!

С того дня я и приступил к своим обязанностям.

Мне приходилось заниматься тем же, чем я занимался у Кайсара, но в большем объёме, потому что хозяйство Триксия было огромным, по меркам Испании. У меня не было свободного времени, но это было скорее плюсом.

Жизнь моя со временем наладилась – я получал хороший паёк и меня наказывали не чаще, чем раз в неделю.

Другим рабам перепадало каждый день – Гера не давала спуску даже за малейшую оплошность, и рабы считали удачей, если их секли, а не заставляли неделю сидеть в бочке с морской водой или есть своё же дерьмо. Да, Гера была великой выдумщицей в том, что касалось наказаний.

Мне рассказывали, что одного раба она своими нежными ручками лишила пальцев на обеих его руках и с бесполезными культями выгнала из дома.

Меня она не любила более других, потому что считала любимчиком Триксия и называла не иначе как «смазливой харей». Но в лице её мужа я нашёл надёжного покровителя.

Триксий приказал наказывать меня лишением обеда. Или завтрака, но не ужина, потому что ужина у рабов и так не было.

А Дорис я нравился как мужчина. Я чувствовал это, потому что на меня она смотрела не так, как на других рабов. Но она держала себя в руках и не давала воли своим добрым чувствам.

Не прошло и месяца, как мы открыли первую термополию в Новом Карфагене. Как и ожидал Триксий, народ распробовал фазаньи крылья, и за ними выстраивалась очередь, в которой можно было встретить и морячков, и местных матрон, и чиновников. Даже рабы, у которых водилась медная монета, старались обменять её на пару-тройку сочных крыльев.

Триксию пришлось даже утроить штат, чтобы обслуживать всех желающих полакомиться новым блюдом от никому тогда не известного Кайсара.

Триксий сдержал своё слово и завалил Пиренеи жареными фазанами – «Жареные крылышки Кайсара» появились в каждом испанском городе.

Дорис каждый день куда-то уходила, но я не знал куда.

Но в один из чудесных испанских дней я встретил её в гладиаторской школе. Я пришёл туда переписать всех гладиаторов и подготовить пару бойцов к продаже, и, когда я беседовал с Базилием, к нам подошёл гладиатор в защитном шлеме и кожаных доспехах, но в маске обезьяны.

– Базилий, собак привезли? – спросил гладиатор женским голосом.

– Да. Через час можно будет начинать.

– Отлично!

Гладиатор ушёл.

– Это Дорис? – спросил я.

– Да. Но не говори никому. Это наш секрет. Ей нравятся бои. С детства занимается атлетикой. Видел, как у неё развиты мышцы? Красавица! Мать запрещала ей быть «парнем», но… если Дорис чего-то очень хочет, то добивается своего. Это у неё от отца!

– Она хочет быть гладиатором?

– Мечтает стать лучшим бестиарием. Женщины в нашем деле – большая редкость, Писец. Тем более свободные. Это не приветствуется, так что помалкивай. Понял?

В тот же день я стал свидетелем разговора Дорис с родителями в таблинуме, потому что они разговаривали на повышенных тонах, и даже переходили на крик.

– Я всё равно буду этим заниматься! – кричала Дорис.

– Дорис, ты заклеймишь позором весь наш род! Карфаген не знал таких наглых и распущенных девиц, как ты! – кричала её мать.

– Карфаген пал, мама! Плевать на Карфаген! Это моя жизнь, и я хочу жить так, как мне нравится!

– Твои подруги уже замужем и вовсю рожают детей, а ты…

– А я убиваю на арене собак! И мне нравится! И у меня получается! Базилий сказал, что скоро можно будет на быка замахнуться! Или медведя! Папа, купи медведя!

– Триксий, чего ты молчишь? Скажи ей! – кричала Гера.

– Во-первых, орите тише! То, что Дорис выбрала себе такое занятие – это её право! Но я не хочу испытать на себе радости инфамии! Никто не должен знать! Во-вторых, Дорис, медведи нынче дороги! На быках тренируйся!

– Триксий, зачем ты идёшь у неё на поводу? – говорила Гера.

– Затем, что считаю запреты худшим из зол! Каждый волен сам выбирать свой путь! Если бы я пошёл на поводу у своих родителей, я бы не…

– Твои родители умерли, когда тебе было семь лет!

– Неважно! Я знаю, чем бы всё кончилось! Они тоже жили древними понятиями, как и ты, Гера! Мир меняется!

– Но нужно же продолжать род! С этим ты не будешь спорить, дорогой?

– Мама! Зачем мне эти ничтожества, которых ты мне сватаешь? Они могут только вино амфорами пить, да цересом его запивать! Да лошадей бесконечно обсуждать! Или гладиаторов! А сами-то даже собак боятся! И поговорить с ними не о чем – они даже не знают кто такой Ганнибал!

– Хватит! Я уверен, найдётся достойный человек, который примет Дорис такой, какая она есть! И кончим на этом! На обед – крылья и тунец в лучшем гаруме!

Дорис вышла из таблинума и заметила меня.

– Ты всё слышал?

Я замялся.

– Не болтай! – сказала Дорис и поднесла указательный палец к губам.

Мне нравилась Дорис.

18