Елизавета Хейнонен - Три мышкетёра

– Сюда, – бросил мне через плечо Мишель, когда мы поравнялись с собором Семи святых мышей.

Я и опомниться не успел, как он уже скрылся в сумраке величественного здания. Я устремился за ним.

По левую сторону от входа находились две исповедальни. Из одной из них доносились приглушенные голоса, дверцы другой были полуоткрыты. Недолго думая, Мишель прошмыгнул в отсек, предназначенный для исповедника, и сделал мне знак последовать его примеру. Я безропотно повиновался: с минуты на минуту сюда могла нагрянуть полиция. Я втиснулся внутрь, опустился на скамеечку рядом с Мишелем и плотно прикрыл за собой дверцу.

– Никогда мне ещё не приходилось так быстро бегать, – тихо сказал Мишель. Дышал он тяжело – явный признак того, что, зарабатывая на жизнь, он, как и я, привык работать головой, а не ногами.

– Вот тебе ещё одна причина, по которой мы не должны соваться в лавку жулика Страчино под видом грабителей. Сдаётся мне, что заряженный пистолет – лишь один из сюрпризов, которые этот ювелир с замашками преступника приготовил для налётчиков.

– Мы можем бомбануть кого-нибудь другого. В Маусвиле полно ювелиров.

– Поздно. Теперь у нас есть все основания сохранить верность господину Страчино. Свести с ним счёты для нас отныне дело чести. Профессиональной чести.

– Ты же только что сам сказал, что бомбануть его невозможно.

– А я и не говорю о вооруженном налёте. Мы придумаем комбинацию позаковыристей, что-нибудь в соответствии с нашим новым амплуа. Правда, господин Страчино, судя по всему, очень хитёр. Но на свете немало хитрецов, которые попадались на удочку ещё большим хитрецам. До сих пор он имел дело главным образом с простаками, и поэтому привык считать себя умнее, чем он есть на самом деле. Вот этим обстоятельством мы и воспользуемся. Если, конечно, нас до тех пор не схватят, – добавил я осмотрительно.

Не успел я произнести последние слова, как послышался звук шагов. Я непроизвольно съёжился на неудобном сиденье. Шаги приближались. Но это не были шаги полицейских. Потом я услышал шорох платья и лёгкий вздох.

– Вы здесь, святой отец? – спросил нежный голосок. Ажурная перегородка не позволяла хорошо разглядеть грешницу, оставляя большой простор для воображения. Забегая вперёд, скажу, что нежный голосок меня не обманул: дама была действительно очень хороша собой.

Я приложил палец к губам, призывая Мишеля молчать, но я опоздал. Он уже открыл рот, тем самым обнаружив, если не наше, то своё присутствие.

– Слушаю тебя, дочь моя, – сказал он, подражая манере священника.

Видимо, от перенесённого потрясения разум его слегка помутился, и он плохо соображал, что делает.

– Я пришла покаяться, святой отец. Я грешна, очень грешна, – сказала мышка.

– В чем же грех твой, дочь моя?

– Я… я…

– Смелее, дочь моя.

– Я не знаю, как сказать.

– Может быть, я смогу тебе помочь. Ты, наверное, пришла покаяться в том, что не смогла устоять натиску соблазнителя, какого-нибудь охотника за наслаждениями?

– Натиску соблазнителя? – мышка, казалось, была озадачена. – Нет, я никогда не смотрела на мою связь с королём как на грехопадение. Я думала, что совершаю благое дело. Если бы я отказала Его Величеству, это бы доставило ему большое огорчение.

– С точки зрения церкви личность совратителя не имеет значения. Прелюбодеяние остаётся прелюбодеянием, – сурово заметил Мишель.

– А мне сказали, что уступить королю – не грех, а как раз наоборот, – продолжала мышка, явно не желавшая осознавать всю глубину своего падения.

– Кто же тебя так неправильно информировал, дочь моя?

– Его Величество. Когда добивался моей благосклонности. Он сказал, что о таком грехопадении мечтает каждая мышка в королевстве.

– Ну, раз так сказал сам король, тогда это, конечно, другое дело.

– Значит, этот грех мне простится?

– Считай, что Господь тебя уже простил. Хотя церковь и осуждает распутство в любой форме, в некоторых случаях она относится снисходительно к грешницам.

– Благодарю вас, святой отец. А то я уже начала беспокоиться.

– Но ты ведь пришла в чём-то покаяться?

– Да, но я не знаю, в чём именно состоит мой грех.

– Что-то я тебя не понимаю, дочь моя.

– Вот уже много дней я долго и упорно молюсь, прося Господа, чтобы он покарал маркизу Монт д’Ор, мою коварную соперницу, но Господь глух к моим молитвам. Вот я и подумала, что, наверное, в чём-то провинилась перед ним, раз он не желает меня слушать.

– И это всё?

– Нет, не всё, – замялась мышка. – Ещё я ходила к цыганке.

– К цыганке? Зачем?

– Чтобы она помогла мне расправиться с соперницей, раз Господь не хочет мне помочь.

– И что же? Цыганка помогла тебе?

– Нет. Она меня обманула. Продала мне отравленную пудру, которая должна была превратить маркизу в уродину, а пудра не подействовала. Маркиза стала даже ещё прекрасней. Король от неё без ума, а я… я так несчастна, так несчастна! Не знаю, что будет теперь со мной! Я так его люблю.

– Может быть, всё ещё обойдётся, – сказал Мишель, немного смилостивившись над бедной грешницей.

– Не обойдётся. Последнее время король совсем охладел ко мне. На прошлой неделе он даже не пришёл на праздник, который я устроила в его честь, а вчера… вчера велел мне освободить покои по соседству с его апартаментами и возвращаться к мужу. К этому старому уроду! Но разве я могу ослушаться своего повелителя? Пришлось вернуться. Но и это ещё не всё. Король хочет развестись с Её Величеством и жениться на маркизе. Мне он никогда не предлагал свою лапу. Только сердце. Говорил, что я слишком глупа, чтобы быть королевой. Да я и сама знаю, что не очень умна, поэтому никогда на этом не настаивала. Мне всегда был нужен только он, он сам, а не его трон.

– Чем же маркиза его приворожила?

– Вот именно, приворожила! Уж не знаю чем, но приворожила. Знала бы, сама бы воспользовалась этим средством. Но, увы! не знаю. Средство, видимо, очень сильное. Короля словно подменили. Раньше он всё время заглядывался на других мышек, а сейчас стал такой задумчивый, всё бродит один по саду. Даже на охоту перестал ездить.

– Может быть, всё не так плохо? Может быть, король просто озабочен делами государства?

– Нет. После того, как он расправился с заговорщиками, он совсем перестал интересоваться государственными делами. Я знаю, он день и ночь мечтает о ней, о маркизе. И подумать только, что я сама, своими собственными лапками толкнула его в объятья этой обманщицы! Но разве я могла предположить, что её надменная холодность произведёт на короля такое впечатление? Я ведь только потому и подружилась с ней, что она была единственной, на кого не действовали его чары. А теперь выходит, что она всё время притворялась.