Виктор Сбитнев - Совсем другая история

Заголовок этого эссе есть, очевидно, перелицованная на современный лад реплика эпизодического персонажа драмы Александра Островского «Гроза». Малограмотная жительница города Калинова (Костромы) пытается дать толкование некоторым историческим событиям и, так сказать, «ухватить» современную общественно-политическую атмосферу. Только, разумеется, поволжская мещанка говорит не «Москва», а «Литва», которая некогда в составе Польско-Литовского государства посягала на обладание Москвой и всей, по нынешним меркам, центральной Россией. Литва нынче, слава Богу, ушла в Евросоюз, а вот проблема Москвы, как это ни странно прозвучит, стала для центральной России куда острее «литовской». При этом совершенно непонятную жёсткость и ни чем не объяснимую скупость Москва проявляет в последние годы в отношение из без того «недокормленных» провинциальных культуры и литературы.

Ещё каких-нибудь пять лет назад посещение Костромской областной научной библиотеки становилось для многих, без преувеличения, маленьким праздником, поскольку здесь, в зале периодики, можно было провести и два, и пять часов, почти не замечая времени. В степенной тишине паркетных залов, под умиротворяющими картинами местных мастеров листать свежие номера «литературки», «комсомолки», «культуры», «новой», «МК», «АиФ», не говоря уже о всегда желанных и непредсказуемых «Огоньке», «Экране», «Искусстве кино»… Что может быть занятней для читающего, охочего до всего нового человека? А за так называемыми «толстыми» журналами можно было просидеть и сутки без продыху, ибо художественная реальность всегда нивелирует всякий счёт реального времени. Сегодня в зале периодики одиноко, как в гробу, потому как туда стало не зачем ходить. Уже несколько лет самой крупной библиотеке региона не отпускают средств на подписку. Само собой, по традиционным каналам новых книг библиотека тоже не получает. Остаются разве что добровольные пожертвования добрых людей вроде костромского губернатора. Парализована и издательская деятельность. Об остальном и говорить не хочется, поскольку всё сколько-нибудь необходимое местным науке и культуре зиждется на голом энтузиазме преданных своему делу библиотекарей. Минувшей осенью меня пригласили в дом-музей небольшого сельца, под город Буй, на очередной юбилей известной русской писательницы девятнадцатого века Юлии Жадовской, которой покровительствовали многие известные литераторы девятнадцатого века, включая Вяземского и Пушкина. Однако, за день до назначенного срока выяснилось, что поездка не состоится: нет исправного транспорта. До Буя всего сто километров, но и они оказались непреодолимой преградой для «колёсной мощи» местной Культуры. Попытался добраться до районного центра Буй на своей легковушке, но, слава Богу, догадался во время повернуть назад, рискуя уже на полдороге остаться без бамперов и колёс. Зато осмелюсь признаться, личная машина спасла нас с женой минувшим летом, когда мы рискнули отправиться в Карабиху – получать премию за успешное участие в Некрасовском конкурсе поэзии. Пора стояла чрезвычайно дождливая. Нет, и местные чиновники, и московские гости весьма уютно расположились под козырьком специальной эстрады, а вот участники конкурса, провинциальные поэты и любопытные зрители, – на скамьях под секущим дождём. Было не по-летнему холодно и сыро, а чиновники всё говорили и говорили: о заботе министерства культуры, о добропорядочных меценатах, достойных наследниках традиций Третьякова и Сытина, о самом Некрасове, которому здесь повезло родиться и вырасти настоящим русским патриотом, и, конечно, о том, что все мы должны быть благодарны местной власти за то, что она устроила нам такой замечательный праздник. И ни одного некрасовского стиха… Поэтому, не дождавшись завершения всего этого «чиновничьего безобразия», я потащил насквозь промокшую жену к оставленной чёрт те где машине, по дороге проклиная ненавидимых Некрасовым «полицмейстеров» за то, что даже в столь ненастный день приглашённым не разрешили припарковаться ближе к усадьбе. Согрелись мы только на полпути к дому, на узкой – в два ряда – трассе, которую исстари народ называет «дорогой смерти». И, признаться, есть за что, ибо почти каждый километр Костромского шоссе отмечен либо водительской баранкой, либо красной звёздочкой, либо православным крестом. И лишь тогда впервые за весь день «некрасовских торжеств» в сознании явственно, сами собой зазвучали памятные с детства строки:

Прямо дороженька – насыпи узкие,

Столбики, рельсы, мосты,

А по бокам-то всё косточки русские –

Сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?

Возможно, кто-то из москвичей, как это случалось не раз, саркастически заметит, что де такова русская провинция. Но, по большому счёту, причина не в провинциальной нерасторопности, а в полном отсутствии средств. Именно поэтому в кулуарах наших скромных литературных собраний всё чаще передаётся из уст в уста ставшая болью всей русской жизни присказка: «Случались времена и трудней, но подлее не было!». Иными словами, сегодня ни Распутина, ни Рубцова, ни Шукшина с Казаковым могло бы и не появиться. Ибо ухабистым до непроходимости стал путь от запущенной земли окраин до холёных улиц и площадей изысканного Центра с его многочисленными изданиями, издательствами и тучей образовавшихся окрест профильных фирм и компаний. И если литературная периодика, особенно почвеннической направленности, ещё хоть как-то, иногда, от случая к случаю, при определённых условиях – например, если написал заявление, что на гонорар не претендуешь, – идёт на контакты с «талантами из глубинки», то издательства и киностудии давно стали для потенциальных последователей Астафьева с Беловым неприступными бастионами. Минувшим летом пишущий эти строки предпринял нехитрый коммуникационный эксперимент, рассылая в течение целого месяца свои повести и романы с синопсисами возможных сценариев по киностудиям и режиссёрским центрам, государственным компаниям и частным фирмам. На два десятка щепетильно составленных предложений о сотрудничестве из Москвы и Петербурга не ответил никто. На единственное же письмо, посланное в Минск, уже через неделю пришёл обстоятельный ответ с «Беларусьфильма», в котором содержалось искреннее сожаление о невозможности работать по представленному, эстетически и этически вполне устроившему студию материалу, в связи с его «чрезвычайно российским звучанием». «Увы, – несколько виновато объяснялась редактор, – сегодня перед нашим руководством, как, вероятно, и перед Вашим, поставлены конкретные национальные ориентиры». Национальные ориентиры, подумал я. Везёт же людям! Конечно, ориентиры есть и у российских кинематографистов, только они банальны до неприличия. Нет, вероятно, весьма многочисленную армию обывателей вполне устраивает то однообразное «мыло», которое нынче транслируется десятком российских телеканалов. Но не помню ни одного просвещённого знакомца, вдруг назвавшего мне хоть какую-то из новинок отечественного кино, которая бы заставила его, как Фауста, воскликнуть: «Остановись, мгновенье!..». Более того, кроме явно перехваленных рекламодателями «Движения вверх» и «Льда», нет в нашем прокате нынче премьерной ленты, с которой хотелось бы «ещё раз уйти и не вернуться!» А в искусстве иначе и не бывает! Оно… хотя бы на время должно уносить в вечность. Но вечность у подавляющего большинства законодателей мод в нашем «ориентированном на национальные приоритеты» киноискусстве сегодня «в ориентирах не ходит». Хорошо помню, как некий едва встающий на крыло молодой актёр (в сущности, совсем ещё мальчик!) искренне признавался интервьюёру, что перво-наперво неплохо бы достроить загородный дом и поменять автомобиль… Видимо, денег студиям выделяют в самый аккурат, а потому пилить киношный бюджет, с учётом подмосковных домов и престижных машин, надо на как можно меньшее число занятых в проекте. Не потому ли и нет едва ли ни у одного современного телефильма (исключая экранизации, подобные «Тихому Дону» Сергея Урсуляка) сколько-нибудь приличного сценария? Но даже если он и наличествует изначально, то обычно исчезает постепенно, по ходу вовлечения во всё длящийся и длящийся (ради освоения максимальной массы дензнаков!) съёмочный процесс. Возьмите, к примеру, «Склифосовского», если и не блестящий, то поначалу вполне себе добротный телевизионный фильм. А вот дальше пошло – поехало. Одна сюжетная линия – в одну сторону, вторая – в другую, а третья – в никуда. И профессионал с хода заметит, что сценариев несколько, и режиссёр, перенапрягаясь и раздражаясь, усердствует свести их в один. Поэтому двоится и даже троится главный герой сериала, которого в новых сериях буквально осадили Танталовы муки испытаний. То… вдруг бомба в пациенте, то обвалившийся подъезд, то гибельная глыба над пациентом, то какие-то мутные соцработники, то безнадёжные поиски ребёнка в стылом лесу, а то и «американская кома» бывшей жены в то самое время, когда жене нынешней вот-вот рожать проблемно выношенного первенца… А рядом, как грибы после дождя, вырастают и вырастают всё новые сюжетные линии и норовят превратиться в главные. И это, заметьте, одна из самых удачных работ на нашем российском телевидении. Что уж тут говорить о сонмище почти ежедневных «стрелялок»! В этих априори никакой литературы не ночевало, всё снято буквально с колёс и сыграно, как в джазе, по ходу: режиссёр задаёт тему, актёры фантазируют сообразно своему таланту, а оператор снимает, благо нынче «цифра», и дорогой плёнки на дубли не требуется. И всё это, увы, имеет к искусству ровно такое же отношение, как меню арбатских кафе к трапезе «застарелого» московского бомжа. И как тут не вспомнить, что Москва, по свидетельствам целого ряда летописных источников, некогда была всего лишь «относительно небольшой деревней на юго-западе ростово-суздальской земли». И даже говорили в разных концах этой растущей, как на дрожжах, деревни по-разному, не до конца понимая друг друга. Так что, не с тех ли уже времён родилась популярная ныне мысль о соединяющей население «вертикали»? Да и откуда ещё? Ведь на столь обширных просторах, как российские, всему сколько-нибудь разумному способно развиваться только по горизонтали, то есть к окоёму – началу неба, до которого может объять земные вёрсты человечье око? (Заметим, что при образовании Новгорода или Петербурга действовал совсем другой механизм роста).