Сергей Войтиков - За фасадом сталинской конституции. Советский парламент от Калинина до Громыко

А. И. Микоян занял высший советский пост 15 июля 1964 г. Следует заметить, что в данном случае имела место вторая после ленинской (также незавершенная) попытка поднять властный статус советского «парламента» и его Президиума, однако для В. И. Ленина усиление ВЦИК и его Президиума явилось бы одним из средств возвращения власти в советское правительство. Н. С. Хрущев же, судя по дальнейшему тексту воспоминаний А. И. Микояна, предполагал после кончины без лести преданного Ф. Р. Козлова установить баланс между новым партаппаратным руководством и Президиумом Верховного Совета СССР во главе с лично преданным соратником на теперь уже ответственном посту главы государства:

«“Чтобы осуществить это нелегкое дело, – продолжал далее Хрущев, – надо много энергии и труда вложить, сломить сопротивление аппарата (курсив наш. – С.В. ). Для этого нужен авторитетный и решительный человек”. По его мнению, с этим могли справиться только два человека: или он, или я. Но он не мог совмещать три должности. И вообще такое новое дело требовало, чтобы ему посвятить все время, ни с чем его не совмещая.

Мне его идея понравилась, я счел ее очень своевременной и полезной для демократизации в стране. Поэтому я согласился, и пока Хрущев был у власти, я энергично взялся за это дело. С первых же дней для начала я превратил приемы послов с верительными грамотами из чисто протокольных в политические мероприятия. Потребовал у МИДа подробных справок по проблемам тех стран, о которых я мало знал и чьи послы просились на прием. С послами великих держав мне было легче, потому что как член Президиума ЦК я был в курсе основных проблем из шифровок наших послов и других материалов. И все равно требовал дополнительный материал из МИДа. Некоторые послы уже после моей отставки рассказывали мне на приемах, что я их ставил в трудное положение: они не готовились к серьезному разговору, зная, что практика чисто протокольных бесед утвердилась в Верховном Совете. […] Прежние Председатели Президиума беседовали о погоде, беседы шли, можно сказать, несколько минут, главным образом, чтобы сделать памятные фотографии. И английский посол ожидал того же. А я навязал ему трудную политическую беседу, в частности, как он вспоминал, по германскому вопросу.

Мои помощники собирали материал о правилах и нормах парламентской жизни в буржуазных странах, я даже поручил им собрать материал по статусу президента в тех разных странах, где он есть. Хрущев одобрил мою идею обдумать вопрос о переименовании Председателя Президиума в Президенты. Соответственно каждый республиканский глава Верховного Совета становился бы президентом у себя в республике и вице-президентом СССР. Это должно было импонировать республикам, поднять их статус» [1087].

Особый интерес к внешнеполитическим вопросам мог быть связан с возвращением к идее о необходимости членства в Организации Объединенных Наций (ООН) всех союзных республик. Когда в 1940-х гг. создавали ООН, Советский Союз во главе с И. В. Сталиным настаивал именно на этом, однако наши союзники по Антигитлеровской коалиции согласились на членство исключительно союзных республик (Украинской и Белорусской), наиболее пострадавших в ходе Великой Отечественной войны. С усилением высшего советского руководства в союзных республиках, созданием института президента (президентов) Н. С. Хрущев с его авантюризмом во внешней политике вполне мог предпринять вторую попытку зондажа.

А. И. Микоян, по свидетельствам людей, достаточно плотно с ним общавшихся, «…обладал незаурядными дипломатическими способностями и талантом общения» [1088]. Заместитель заведующего отделом МИД СССР В. М. Суходрев рассказал в своих воспоминаниях о том, как в 1959 г. британскому премьеру Гарольду Микмиллану выпало прийти вместе с А. И. Микояном на избирательный участок. Получился во всех отношениях примечательный исторический анекдот: «Поездка в Ленинград пришлась на день выборов в Верховный Совет. Микоян решил пойти и проголосовать. Открепительного талона у него, конечно, не было, но это его не смутило. Желание руководителя такого ранга – почти закон. Ленинградские хозяева связались с сотрудниками одного из центральных избирательных участков и сказали, что к ним едет голосовать Микоян.

Анастас Иванович предложил Макмиллану поехать вместе с ним, посмотреть, как работает советская демократия. Тот охотно согласился.

Избирательный пункт находился где-то на Невском проспекте. Все вокруг оцепили. Прохожих удалили. Макмиллан и Микоян вышли из машины и направились к дверям, украшенным лозунгами и флагами. И тут я чувствую, что кто-то тронул меня за плечо. Это был охранник, который протянул мне паспорт Микояна. Ведь надо было его фамилию внести в список голосующих.

Микоян подошел к столу. Я отдал ему паспорт. Он раскрыл его и передал женщине, которая регистрировала тех, кто голосовал по открепительным талонам. Женщина в растерянности пробормотала:

– Анастас Иванович, зачем же паспорт? Я вас и так знаю…

Микоян возразил:

– Нет, нет, возьмите, вы должны все записать, как положено.

Женщина, волнуясь, внесла его фамилию в список, выдала бюллетени. Макмиллан заинтересовался этими листками и спросил у меня:

– А там что, всего по одному кандидату?

– Да, конечно, – и с таким видом: а как же, мол, может быть иначе?

Так премьер-министр Великобритании приобщился к истинной советской демократии» [1089].

Здание этой «истинной» советской демократии и довелось «увенчать» своей фигурой Анастасу Ивановичу Микояну.

Правда, к советским парламентариям Н. С. Хрущев относился традиционно – по-секретариатски. В. М. Суходрев, комментируя реакцию первого секретаря ЦК КПСС на стандартное опоздание участников первого заседания 15-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, констатировал в своих воспоминаниях: «Хрущев входил в пустой зал. Подходил к тем креслам, которые занимала наша делегация. Потом в недоумении бродил по вестибюлю или выходил в ооновский сад, возмущался здешними порядками. В Верховном Совете подобного представить было нельзя. Посмел бы там кто-нибудь опоздать к началу заседания или во время его проведения разгуливать по залу!» [1090]

Сразу же после снятия Н. С. Хрущева на Октябрьском 1964 г. пленуме ЦК КПСС в стране повеяли холодные ветры и началась, пусть и очень постепенная и осторожная, переоценка и без того отнюдь не глубокой, как показали события, связанные с посещением первым секретарем выставки авангардистов в Манеже 1 декабря 1962 г., «оттепели». Заведующий Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС С. П. Трапезников, отвечая на вопросы, поставленные ему на совещании секретарей парткомов, партбюро, заведующих кафедрами общественных наук вузов г. Москвы и Московской области, начальников кафедр военных академий и школ, заведующих кафедрами и преподавателей Высшей партийной школы и Академии общественных наук при ЦК КПСС, работников Министерства высшего и среднего специального образования СССР и РСФСР по вопросу «О задачах общественных наук» заявил: «Как относиться к культу личности, товарищи, в решении ЦК партии от 1956 г. (июнь) дан ответ. Вы помните обязательное решение об объективных и субъективных причинах возникновения культа личности? Безусловно, сам факт, само явление культа личности не имеет ничего общего с марксистско-ленинской идеологией (здесь и далее в цитате курсив наш. – С.В .). Но вся беда в том, что мы отклонились от этого решения ЦК партии и устремились только на негативную сторону и под видом культа личности начали развенчивать деятельность партии, деятельность народа и т. д. И другая сторона этого вопроса. В решении ЦК указывалось не только на ошибки и последствия культа личности, но и на заслуги Сталина, который 30 лет стоял во главе государства и ЦК партии (формально не возглавлял ни то ни другое. – С.В. ). На этот счет есть документ ЦК. Пожалуйста, руководствуйтесь им.