Сергей Войтиков - За фасадом сталинской конституции. Советский парламент от Калинина до Громыко

В отношении работ Сталина. Что касается лично меня, я читаю его труды. Да, я думаю, каждый из вас читает, только не хочет сказать, что читает. Я недавно беседовал с одним преподавателем – очень воспитанным, зрелым коммунистом. Он говорит, что ложное какое-то представление: “Краткий курс истории партии” – читаем, д[о]льше, чем когда-либо, особенно по историческому и диалектическому материализму; “Основы ленинизма” – так же читаем, как же иначе? Ведь нельзя без этого работать. И потом, работы Сталина не бригады писали (оживление в зале), а он сам, он все-таки выдающимся марксистом был, это нам всем известно.

Поэтому моя личная точка зрения такова: такие работы, как “Марксизм и национальный вопрос” (а это работа, получившая высокую оценку Ленина), “Об основах ленинизма”, на котором формировалось поколение, “Еще раз о социал-демократическом уклоне”, “О правом уклоне в ВКП(б)”, работа по философии – конечно, надо читать.

Речь идет не о реабилитации культа личности. Мы не можем снять со счетов репрессии, которые были допущены в определенный период времени. История этого никогда не простит. Но, видимо, достаточно эти “поминальники” писать, что вот тогда-то в связи с культом личности погиб [такой-то]. Мы 6–7 лет публикуем, и, наконец, надоело . Надо о живых думать, о движении вперед, о борьбе. У нас есть великолепный образец отношения в таких случаях. Посмотрите отношение Ленина к трудам Плеханова. Ведь так, как себя повел Плеханов после февраля 1917 г., такого ренегата трудно найти, предательство прямое, черная измена Плеханова. А когда Ленин сказал, что нельзя быть образованным марксистом, не зная лучших работ Плеханова, особенно указав на такие работы, как “Наши разногласия”, “Социализм и политическая борьба” и т. д.? Он сказал об этом в 1919 г. Видимо, и нам надо здесь подойти в отношении теоретических работ Сталина. Это моя личная точка зрения» [1091].

Если переоценка роли личности И. В. Сталина началась с осторожного возвращения теоретического наследия покойного «хозяина», то, казалось бы, в плане организации механизма сразу же были предприняты шаги по установлению некоего подобия «коллективного руководства», связанного с временной ликвидацией персональной унии партийного и государственного начал. В Информации МГК КПСС об откликах трудящихся г. Москвы на постановление Пленума ЦК КПСС от 14 октября 1964 г. констатировалось: «Характер высказываний москвичей свидетельствует о том, что трудящиеся столицы правильно понимают решение Пленума ЦК КПСС об освобождении т. Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС и Председателя Совета министров СССР. Москвичи тепло приветствуют решение Пленума ЦК КПСС об избрании Первым секретарем Центрального комитета КПСС т. Брежнева Л. И. и Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении т. Косыгина А. Н. Председателем Совета Министров СССР» [1092].

Приводились, в числе прочих, следующие высказывания (вероятно, инициированные по партийной линии): 1) слесаря завода ГПЗ-2 Кунина: «Очень отрадно, что в Центральном комитете нашей партии такая здоровая обстановка. Невзирая на занимаемые посты, если этого требует общее дело, ЦК освобождает своевременно от работы даже государственных руководителей. За последнее время очень часто наша пресса много шумела вокруг имени Н. С. Хрущева, а это, как видно, не всегда на пользу делу. Очень хорошо, что теперь ни один человек [не] будет занимать два таких больших поста: порядка, безусловно, будет больше. Хочется, чтобы ленинские нормы партийной жизни соблюдались бы всеми коммунистами без исключения сверху донизу»; 2) начальника цеха Дорогомиловского химзавода: «Я целиком и полностью одобряю решение Пленума ЦК КПСС об освобождении т. Хрущева от обязанностей Первого секретаря, члена Президиума [ЦК КПСС] и Председателя Совета министров СССР. Решение о разделении партийного и государственного руководства есть конкретное проявление ленинского принципа коллективного руководства» [1093].

Дело даже не в том, что о «ленинских принципах» не имели предметных представлений не то, что поминавшие их рядовые коммунисты, но и представители руководящего ядра ЦК КПСС этого периода. Для нашей книги важно иное: во властной системе Верховному Совету СССР новое, «брежневское», условно коллективное, руководство не было готово оставить даже то место, которое данный орган занял при «неугомонном Никите Сергеевиче». Тем более что А. И. Микоян – не только соратник, но и (явление нехарактерное для Президиума ЦК КПСС) личный друг Н. С. Хрущева – у «…лидеров, пришедших на смену Хрущеву […] вызывал сложные чувства. Брежнева, например, Микоян раздражал постоянно. По-моему, это была неприязнь посредственности к яркой, одаренной личности. Впрочем, может быть, не один Брежнев так относился к Микояну.

Помню, как среагировал на упоминание мной имени Микояна [ближайший соратник Н. С. Хрущева, член Президиума ЦК КПСС, руководитель Секретариата ЦК] Фрол Козлов […] в 1959 году […]. В одном из городов США, который мы посетили, Козлов решил расслабиться. В гостиничном номере вместе с помощниками и охраной нас собралось человек восемь. На столе появился коньяк. Бутылку быстро опорожнили. Тогда Козлов поднес пустую посудину к носу и, поморщившись, сказал:

– Керосином пахнет. Заменить!

Я засмеялся, вспомнив, как точно то же самое проделывал Микоян в аналогичных случаях, и сказал:

– Фрол Романович, это ведь любимая присказка Анастаса Ивановича.

Козлов мгновенно помрачнел, сурово глянул на меня и резко выпалил:

– При чем здесь Микояшка? У него и шутки армянские!

Но главным недоброжелателем Анастаса Ивановича был, конечно, Брежнев» [1094].

Теперь уже ни о каком «президенте» Советского Союза вопрос не ставился. Правда, А. И. Микоян был снят с высшего государственного поста СССР не сразу после падения Н. С. Хрущева. В. М. Суходрев констатировал: «Микоян до конца был рядом с Хрущевым. В роковую для Хрущева осень 1964-го он отдыхал рядом с ним в Пицунде, на соседней правительственной даче. По политической логике тех лет Анастас Иванович как друг и соратник вождя должен был разделить участь Хрущева. Но этого не произошло. До [9 декабря] 1965 г. Микоян оставался Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Брежнев почему-то не торопил события. Можно сказать, что с Микояном поступили гуманно, даже оставили ему на какое-то время кабинет в Кремле. Лишь в 1974 г. Анастаса Ивановича Микояна не выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета» [1095]. Для советского парламента все вернулось – на круги своя.

В конце концов в СССР сложилась система «взаимодействия» высшего коммунистического руководства с высшими государственными органами «власти», с некоторым публицистическим окрасом, но очень точно по сути описанная в книге о номенклатуре М. С. Восленским: «…законы и приравниваемые к ним акты издаются в СССР несколькими органами. Эта бурлящая своим плюрализмом демократия должна представиться читателю Конституции СССР особенно грандиозной, если он учтет, что в каждой из союзных республик и в каждой автономной республике СССР повторена в миниатюре та же структура [что и на союзном уровне]: Верховный Совет (однопалатный), его Президиум, Совет министров, Верховный суд, прокурор республики; там тоже издают законы, указы, постановления, распоряжения, указания, а на муниципальном уровне – в краях, областях, районах, городах, поселках и селах – издают обязательные постановления местных Советов народных депутатов. Значит, вот кто и принимает все решения в СССР: народ через избранные им Советы разных степеней – не правда ли? Нет, неправда. До самого недавнего времени народ в СССР не принимал ровно никаких политических решений, как, впрочем, и Советы. Все дело принятия решений в стране монополизировал класс номенклатуры» [1096], т. е. партийные органы.