Тим Грейди - Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Шансы, что хоть кто-нибудь упустит выпуск облигаций военного займа, были мизерны. Речи, листовки и плакаты, побуждающие немцев пошире раскрыть кошельки, сопровождали каждые торги. Даже CV присоединилось к действу и стало раздавать собственные листки, призывающие участников группы жертвовать на военные нужды 46. Введение облигаций военного займа стало особенно заметным признаком трансформации немецкой экономики в первые месяцы войны. Военные и политические лидеры страны не просто требовали от своих граждан сражаться на поле боя, они хотели, чтобы граждане совершали финансовые пожертвования и в тылу. Когда эти перемены встали в один ряд с деятельностью Ратенау по основанию KRA для контроля военных ресурсов и с работой Баллина над импортом продовольствия из-за границы, стало ясно, что теперь евреи и остальные немцы живут в стране с военной экономикой, нравится им это или нет.

Сама по себе война породила гигантскую волну миграции – в основном вынужденной, – которая продолжилась и после войны. Как с востока, так и с запада люди бежали через немецкую границу, спасаясь от наступающих армий. Полные решимости помочь вновь прибывшим, немецкие евреи во Франкфурте, как и везде, с головой окунулись в работу по оказанию гуманитарной помощи. Якоб Либман, выдающийся еврейский юрист, возглавил в городе организацию, предназначенную для поддержки одной конкретной группы: «немецких и австрийских беженцев из Бельгии» 47. В то самое время, когда Либман занимался своими немецкими беженцами, немецко-еврейские промышленники Вильгельм Мертон и Лео Ганс заседали в комитете, занимающемся помощью «немцам, изгнанным с вражеской территории» 48. Евреи играли значительную роль в заботе о беженцах не только во Франкфурте, подобные процессы начались в большинстве городов Германии. Так, еврейская община в Кельне предложила практическую помощь группе людей, бежавших от боев в Бельгии. Она закрыла свой читальный зал и разрешила некоторым беженцам какое-то время жить там среди книг 49. Возникшая здесь схема была такой – немецкие евреи бросаются на помощь другим немцам, лишившимся крыши над головой из-за войны.

Когда речь зашла о помощи группам беженцев, не являвшихся немцами, роль еврейских общин была чуть менее ясной. Еврейские сообщества уже включали в себя большое количество евреев-иностранцев, зачастую проживших в Германии многие годы, но так и не получивших полного гражданства. С началом войны их положение в стране в очередной раз подверглось сомнению. Некоторые молодые восточноевропейские евреи увидели в войне шанс легитимизироваться. Так было с братьями Йозефом и Лео Хаимовыми – оба записались в армию и вскоре после этого получили в награду немецкое гражданство 50. Но старшие поколения евреев были не в состоянии заключить такую сделку. Например, некто С. Кранкиновский прожил и проработал в Бреслау и Берлине тридцать семь лет, его старший сын даже присоединился к немецкой армии в августе 1914 года. Однако, поскольку Кранкиновский до сих пор сохранял российское гражданство, он немедленно попал под подозрение. Ему было приказано отмечаться в полиции каждые три дня – существенное препятствие для разъезжего торговца табаком 51.

Но гораздо больше устоявшиеся еврейские общины были обеспокоены группами российских евреев, проводивших каникулы в Германии в июле 1914 года. Многие запланировали там непродолжительную остановку, чтобы посетить один из многочисленных курортов, отдохнуть и поправить здоровье. Когда началась война, эти путешественники обнаружили, что не только их каникулы пошли прахом, но к тому же они застряли на вражеской территории. Сионисты, питавшие больше сочувствия к этой группе, чем либеральные ассоциации, справедливо описали это положение как «двойную катастрофу» – вынужденные переселенцы подвергались остракизму и как евреи, и как русские 52. Так, несомненно, обстояли дела во Франкфурте, где местные власти злобно набросились на восточноевропейских евреев, которые пользовались общественными банями города. Основной претензией было то, что это еврейское меньшинство, «зараженное чесоткой [и] в рваном зловонном белье», отпугивает немецких клиентов. Последнее, чего хотели гости, настаивала администрация, – быть вынужденными «купаться вместе с такими людьми в относительно небольшом бассейне», особенно потому, что всегда сохранялся риск «контакта с их телами, скорее всего, обнаженными» 53. Устоявшаяся еврейская община Франкфурта подчеркнуто держалась в стороне от конфликта, радуясь возможности дистанцироваться от новоприбывших.

Похожая ситуация наблюдалась и в других еврейских общинах, где крайне затруднительное положение восточноевропейских евреев вызывало скорее двойственные чувства, чем реальное сострадание. Проще говоря, многие немецкие евреи не желали ассоциироваться со своими, вероятно, менее цивилизованными единоверцами 54. Так, несомненно, обстояли дела в Лейпциге. Еврейская община города ясно дала понять, что не желает иметь ничего общего с практически бесправными российскими евреями, в конце концов застрявшими там. Поскольку их просьбы о помощи наталкивались на глухую стену, русские евреи были вынуждены вместо этого обратиться за финансовой помощью и кошерной пищей к еврейской общине в Хемнице 55. Даже конкретные планы гуманитарной помощи были восприняты с некоторым пренебрежением. Когда Союз помощи немецких евреев (Hilfsverein der deutschen Juden) составил план, как помочь тысячам русских евреев, застрявших в Германии, некоторые устоявшиеся еврейские общины пришли в ужас. «Сотни чрезмерно патриотичных евреев воспротивились этому», – вспоминал Бернхард Кан, генеральный секретарь Союза помощи.

Изо всех сил игнорируя эту враждебность, Кан и другие члены ассоциации принялись воплощать свой план спасения в жизнь. Они надеялись в кратчайшие сроки вернуть всех, кого смогут – как евреев, так и неевреев – в Россию. Правительство Германии, довольное, что с него сняли ответственность за эту ситуацию, обеспечило Союзу помощи всестороннюю поддержку. Но процесс репатриации был неоднозначным. Поскольку российско-германские приграничные территории были зоной военных действий, временно перемещенных нельзя было просто перетянуть на другую сторону. Вместо этого требовалось согласовать извилистый путь в Россию через нейтральную Швецию. Около семнадцати поездов, битком набитых российскими гражданами, отбыли из Берлина, за ними последовали еще четыре поезда из Франкфурта 56.

Для импровизированного плана спасения возвращение евреев из Германии в Восточную Европу продвигалось относительно гладко. В самом деле, в той мере, в которой это касалось некоторых немецких евреев, вся операция была более чем успешна. Один еврейский сиротский приют жаловался, что в результате почти опустел. В начале войны приют для мальчиков Пинкуса Клибанского опекал множество польских детей в возрасте от десяти до восемнадцати лет, и все они, по словам владельца, воспитывались в «немецком национальном духе и немецком патриотизме». И все же в результате обратной миграции в начале войны большинство мальчиков направилось домой в Польшу, оставив Клибанского, как он выразился, перед лицом «экономического разорения» 57.