Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

После Октябрьской революции произошла последняя и окончательная метаморфоза: бывший Луна-парк превратился в стадион. Смолкнул веселья глас. Демидов сад, он же Нарышкин, навсегда отошел в область воспоминаний…

Редко на каком изображении Театральной площади первой половины XIX века не показан отрезок нынешней улицы Глинки в сторону Никольского собора. Уж очень живописны были его золотые купола на фоне бледного петербургского неба и мощный восьмиколонный портик Большого театра! Со временем величественный театр перестроили в невыразительное здание консерватории, вид на собор со стороны площади загородили неудачно поставленным памятником М. И. Глинке – и прежнее очарование пропало. Правда, в 1925 году статую композитора переставили на более подходящее место, но прочие изменения – прежде всего, переделанные фасады изрядно подросших домов – внесли в слаженный аккорд новое, не совсем гармоничное звучание.

Дом № 14/6 по Театральной площади. Современное фото

Вырос и дом, о котором пойдет наш рассказ, на левом углу бывшей Никольской улицы и Театральной площади. После войны его тоже надстроили четвертым этажом, и хотя сделали тактично и умело, он как-то сразу лишился былой особняковой уютности, обязательно предполагающей небольшие размеры, и приобрел несвойственные ему черты обычного многоквартирного жилища. Целое столетие, до самой Октябрьской революции, здесь находилось родовое гнездо графов Мордвиновых, но началась история дома несколькими десятками лет раньше…

Неизвестный художник. Театральная площадь. Фрагмент. 1820-е гг. Второй слева – особняк Н. С. Мордвинова

В июле 1786 года обер-интендант флота И. П. Балле подал прошение о выделении земельного участка на территории бывшего Морского полкового двора. Спустя год ему отвели обширное место напротив бокового фасада Большого театра. Он разделил его на четыре части, после чего, продав и раздарив три из них, оставил за собой лишь угловую, на которой начал возводить трехэтажный особняк без особых наружных украшений. В июле 1788 года дом был уже вчерне готов, и хозяин, чтобы частично покрыть расходы на строительство, заложил его в банке.

Ко времени обзаведения собственным жильем Иван Петрович успел прослужить более четверти века. Начав еще при Елизавете молоденьким мичманом, он рано проявил административные способности, сначала командуя Астраханским портом, затем – в должности экипажмейстера в Петербурге и, наконец, обер-интендантом флота. Но помимо чисто управленческих занятий, Балле, или Баллею, как его чаще именовали, пришлось побывать и в боях. В качестве начальника вспомогательной эскадры во время войны со шведами он принял участие в 1789 году в Роченсальмском сражении, геройски выдержав восьмичасовой натиск неприятеля, за что удостоился ордена Святой Анны 1-й степени.

И Екатерина II, и Павел высоко ценили И. П. Балле как знающего и надежного офицера; император назначил его генерал-интендантом, а позднее произвел в адмиралы. При Александре I Иван Петрович занимал пост главного директора Училища корабельной архитектуры, расположенного на Никольской площади, неподалеку от его дома, а с 1805 года и до самой смерти, последовавшей шесть лет спустя, заседал в Сенате.

Наследники покойного адмирала в ноябре 1812 года продали дом пятерым (!) «дочерям-девицам Виленского купца Слуцкого», прикупившим также смежный участок по Никольской улице. Зачем понадобилось им всем выводком покидать родной Вильно (ныне Вильнюс) и селиться в Петербурге – Бог весть. Возможно, девицы Слуцкие были страстными поклонницами Мельпомены и в провинциальной тиши тогдашнего губернского города мечтали о близком соседстве с театром. В таком случае место они выбрали удачно. Правда, театральное здание почти год как стояло выгоревшим после страшного пожара, и представлений в нем не давали, но вид из окон открывался красивый.

Вскоре, впрочем, оказалось, что практичные сестры пеклись вовсе не о своих зрительных впечатлениях. Подновив и отремонтировав слегка запущенный особняк, они поспешили напечатать в «Санкт-Петербургских ведомостях» такое объявление: «Вновь переправленный каменный 3-этажный дом 2 Адмиралтейской части 4 квартала под № 217, угловой с Театральной площади к Никольскому собору, отдается в наем с весьма довольным количеством служб, весь или поэтажно».

Н. С. Мордвинов

В 1816 году здесь поселился адмирал Н. С. Мордвинов (1754–1845) со своим многочисленным семейством, а через два года он приобрел полюбившееся ему жилище в собственность. Рассказывать о такой крупной и незаурядной личности, как Мордвинов, легко и одновременно трудно. Внешняя канва его жизни достаточно известна: первый морской министр в начальный период царствования Александра I, затем член Государственного совета и участник суда над декабристами, прочившими его в свое правительство, единственный не подписавший постановления о смертной казни для пятерых из них, долговременный президент Вольного экономического общества…

За этими постами и званиями лишь смутно угадываются человеческие качества, и, не считая поступка в деле с декабристами, мало что говорит о масштабах Мордвинова как государственного деятеля. Его называли русским Катоном, Аристидом, восхваляли неподкупную честность, твердость убеждений, отсутствие мелкого честолюбия, прямоту – и это доказывает лишь то, что с античных времен подобные достоинства редки в людях вообще, а в государственных – и подавно. Слишком часто приходится им лавировать и поступаться совестью в стремлении сохранить высокий пост, привилегии, близость к избранному кругу. Пожалуй, больше всего Мордвинов впечатляет именно своей всегдашней готовностью расстаться скорее с должностью, чем с чувством самоуважения.

Еще будучи капитаном первого ранга, в 1780-х, он получил под начало Адмиралтейское правление в Херсоне, то есть практически управлял новосозданным Черноморским флотом, но не замедлил оставить это место, разойдясь во взглядах со всемогущим Потемкиным. Лишь в 1792 году, уже после смерти князя, Николай Семенович вновь поступил на службу и в том же году был произведен в вице-адмиралы и пожалован орденом Святого Александра Невского. Екатерина II сумела оценить деловые качества Мордвинова, а кроме того – редкое умение сжато и точно выражать свои мысли на бумаге, говоря, что его донесения «писаны золотым пером».