Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

В 1779 году придворный мундшенк (чиновник, заведовавший винным погребом) Иван Моисеевич Гудимов приобрел пустующий участок земли на Моховой (она в ту пору чаще звалась Хамовой) и выстроил на нем двухэтажный каменный дом в пятнадцать окон по фасаду и въездными воротами с левой стороны. Заложив только что возведенное жилище, Гудимов не смог выкупить его. Когда десять лет спустя он скончался, то участок, выходивший другой стороной на Гагаринскую (ныне Фурманова) улицу, перешел по просроченной закладной сначала к «вдове датского двора агента» Грота, а от нее – к ревельскому купцу Вертману, с коим оная вдова вступила в брак. Помимо каменного дома на Моховой, имевшего форму замкнутого четырехугольника, в части владений, обращенных к Гагаринской, стоял еще один – деревянный на каменном фундаменте, где помещался «Итальянский трактир».

К началу 1800-х годов хозяином участка становится богатый откупщик Федор Кандалинцев, прикупивший в скором времени и соседний участок (где ныне дом № 3). Явившись в столицу «с рублем в кармане и родительским благословением», он поначалу торговал зеленью, потом умножил свой капитал мясными и хлебными подрядами, а напоследок занялся винными откупами, что принесло ему солидное состояние и чин придворного советника, купленный щедрыми пожертвованиями в пользу казны.

В 1830 году наследники Кандалинцева продали участок жене тайного советника С. С. Бибиковой. Вместе с дочерью и зятем в доме на Моховой поселился ее отец, сенатор С. С. Кушников. Коренной москвич, он прибыл в Северную столицу в 1826 году по приказу Николая I для участия в Верховном суде над декабристами. Выбор царя объяснялся рекомендацией матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, знавшей и ценившей Сергея Сергеевича по его службе в должности почетного опекуна при Московском опекунском совете.

С. С. Бибикова

С Петербургом Кушникова связывали годы обучения в Сухопутном кадетском корпусе и позднейшее пребывание на посту гражданского губернатора в 1802–1804 годах. До этого он с честью прошел путь воина, участвуя в битвах против турок и в суворовских походах в Италию и Швейцарию. Современники относились к С. С. Кушникову с большим уважением; историк Н. М. Карамзин говорил о нем так: «Сергей Сергеевич есть для меня герой благородства душевного и выше всех отличий, которые иметь может. Россия может гордиться таким сенатором, а человечество – таким человеком».

В доме на Моховой прошли последние годы С. С. Кушникова. Назначенный членом Государственного совета и почетным опекуном теперь уже Петербургского опекунского совета, он отдавал все силы делу защиты сирых и убогих, к чему его всегда влекли собственные душевные склонности.

С. С. Кушников

Тяжелая болезнь настигла его в день смерти М. М. Сперанского, 11 февраля 1839 года. Невзирая на собственное состояние, он нашел в себе силы поинтересоваться у доктора Н. Ф. Арендта о здоровье графа. Услышав, что тот очень плох, Кушников взволнованно проговорил: «Бросьте меня, Николай Федорович, идите спасать его: я человек обыкновенный, таких много у государя, а другого Сперанского нет!» Через несколько дней не стало и самого Кушникова.

П. А. Вяземский посвятил ему эпитафию, высеченную на мраморном надгробном монументе в Александро-Невской лавре:

Еще при жизни старого сенатора, в 1836 году, его дочь и зять Бибиков, временно оказавшийся не у дел по болезни, снесли старое деревянное строение, выходившее на Гагаринскую, и возвели ныне существующий дом № 16, где вскоре поселилась Е. А. Карамзина. О посетителях ее гостиной, среди которых было немало известных людей, рассказывает А. Яцевич в своем «Пушкинском Петербурге». В 1850-х годах эта часть участка отделена и продана в другие руки, поэтому в дальнейшем мы будем говорить только о доме на Моховой.

К 1831 году он уже претерпел некоторые изменения во внешнем облике, и его фасад, украсившийся сандриками характерного рисунка, приобрел черты позднего классицизма. В ту пору целые улицы и кварталы Петербурга застраивались частными и казенными зданиями в подобном стиле, что придавало им несколько однообразный вид. Пройдет немного времени, и единообразие перестанет считаться непреходящей ценностью, а классицизм – высшим достижением архитектурной мысли.

В 1848 году обозреватель журнала «Иллюстрация» напишет такие строки: «В течение двух прошедших десятилетий классические колонны, фронтоны, портики, перистили и т. д. составляли необходимое украшение наших построек, переходя от храмов к казармам и через частные домы и рынки до лавочек и будок, и если дом был хоть мало-мальски не конурка, то по стенам его непременно лепились колонны, не имевшие ни идеи, ни цели, ни назначения и отнимавшие только свет, тогда как на севере и без того мы более полугода без освещения… Увлекаясь колоннолюбием, архитекторы мало обращали внимание на прочие детали зданий, и в строениях 1820–1830 годов вы не встретите ни одного хорошего окна, двери или карниза… В настоящее время, благодаря очищению вкуса учением, многие из этих недостатков уже исчезают, другие исчезли».

Эти нападки на старый стиль в архитектуре на самом деле знаменовали собой глубинные, возможно, даже не всегда осознанные изменения в мировоззрении. Подходила к концу эпоха единомыслия, надвигалась эра разномыслия…

Д. Г. Бибиков

Муж хозяйки дома, Дмитрий Гаврилович Бибиков (1792–1870), личность сложная и противоречивая, во многом недооцененная. Назвать его просто «николаевским сатрапом», как это делалось в прежние времена, и этим ограничиться – не поднимается рука. Оставляю право делать выводы за читателем, а пока что коротко расскажу об основных этапах его жизни.

Юношей, почти мальчиком, он принял участие в турецкой кампании 1808 года в составе Белорусского гусарского полка, проявив поразительное мужество и удостоившись первой боевой награды – ордена Святой Анны 3-й степени. В Отечественную войну 1812 года, в которой погиб его отец, сам Бибиков потерял левую руку. Случилось это так: под Бородино, будучи адъютантом Милорадовича, он прискакал к принцу Вюртембергскому, командовавшему 4-й пехотной дивизией, просить подмогу для своего командира; на вопрос, где тот находится, Дмитрий Гаврилович протянул руку, чтобы указать место, и в ту же секунду ее оторвало ядром. Не теряя присутствия духа, он поднял другую руку и успел сказать: «Туда, поскорее!» – после чего, получив еще два ранения, упал на землю. Его с трудом спасли; он удостоился двух орденов и чина штабс-капитана, но с военной карьерой было покончено навсегда.