Григорий Шепелев - Наездник Ветра

– Почему ты думаешь, что я завтра не передам слова твои Святославу? – спросил Рагдай.

– Это будет глупостью. Святослав не любит доносчиков. Они есть у него, но он их не возвышает.

Рагдай допил третий ковш. Ему стало жарко. Он снял кафтан.

– Ну, что ты надумал? – спросил Сновид.

– Не пойду я с вами.

– Почему так?

– Потому, что вы спрятались в овраге и пьёте из деревянных ковшей, а княжеские дружинники во дворце звенят золотыми чашами.

– Они псы, – сказал Шелудяк, – им бросают кости, и они счастливы!

– А у вас, я вижу, слюнки текут при виде костей!

– Сейчас я башку ему разрублю, – поднялся Дорош, стискивая пальцами рукоять меча. Рагдай, глядя на него, немного встревожился.

– Сядь, Дорош! – прикрикнул Сновид, – ты не у себя в Путивле, чтобы за меч хвататься!

– А я и в Киеве убью всякого, кто такое про меня скажет!

– Особенно безоружного, – продолжал лить масло в огонь Рагдай.

– Сядь, Дорош, – повторил Сновид более внушительно. И лихой вдруг повиновался. Но, как потом оказалось, сделал он это с умыслом. Шелудяк предложил всем выпить. И это было исполнено. Рагдай также не отказался.

– Кстати, Сновид, – вновь заговорил Дорош, – забыл я тебе сказать: Равул хочет от того золота третью часть.

– Да как это – третью часть? – вознегодовал Сновид, – за наводку – треть? Где такое видано?

– А про новгородский обоз ты забыл, Сновид? Отдали вы за него Равулу хоть медный грош?

– Но я тот обоз не взял! – возразил кудесник, – больше того – двадцать человек потерял на этом проклятом деле!

– И ты меня виноватым сделать решил? Я предупреждал: в охране – варяги! Ты не рассчитывай, что Равул тебе это спустит.

– Правда ли то, что он говорит? – строго повернулся кудесник к Шелудяку. Тот ответил:

– Да, это правда. Ещё Равул просил передать, что он до весны не ждёт. Если до зимы вы с ним не расплатитесь, атаманы – головы ваши полетят наземь.

Горюн и Хорш со злобой уставились на Сновида.

– Мы с ним расплатимся, – сказал тот, помрачнев, – идём на Всеслава, други!

– Я не пойду, – предупредил Хорш.

– Это почему?

– Побьёт нас Всеслав.

– И я не пойду, – присоединился к Хоршу Горюн, – пускай Равул сам махается со Всеславом!

– Где же мы возьмём деньги? – хлопнул Сновид по столу ладонью.

– Обсудим то втроём, после, – предложил Хорш.

– Если вы боитесь Всеслава, есть дело побезопаснее, – опять подал голос Дорош, – Равул будет рад, если вы возьмётесь за это дело.

Все напряжённо уставились на Дороша. Он продолжал:

– Пустяшное дело. Нужно будет тебе, Сновид, переговорить с одним человеком. Он даст вам большие деньги за небольшую работу.

– Кто он такой?

– Сарацин.

– Пожалуй, я всех вас сейчас убью, – объявил Рагдай.

– Налейте ему ещё, – приказал Сновид, заметив его попытки вскочить. Микулка налил. Но Рагдай смог выпить лишь половину. Он начал громко икать.

– Откуда ты к нам пришёл-то? – донёсся до его слуха, будто из-под подушки, голос Сновида. Рагдай напряг весь свой ум, чтоб не оплошать, и твёрдо проговорил:

– Я пришёл из Корсуни.

– А, из Корсуни! Знаю, знаю, бывал. А правду ли слышал я, что ты жил в каком-то монастыре?

– Всё верно.

– А где он, тот монастырь, в котором ты жил? Может, ты всё брешешь и не было никакого монастыря?

– Пятьсот золотых.

– Пятьсот золотых? – не понял Сновид, – ты это о чём толкуешь?

– Пятьсот золотых давай мне, скажу тогда.

– Дам один.

– Ну, ладно. Уговорил.

Получив монету, Рагдай ответил:

– В Никеях.

Ему опять захотелось к девке. Довольно успешно встав, он медленно повернулся и сделал шаг, забыв, что перед ним – лавка. Ногу он ушиб сильно, а пуще – голову, когда грохнулся через эту самую лавку. Кто-то ему помогал подняться. В его глазах всё плыло. Подбежал Микулка.

– Не смей входить к ней! Не смей! – послышался его крик. Рагдай оттолкнул Микулку. Тот сразу куда-то делся. Но и Рагдай не смог устоять. Выронил монету. К Хлеське вползал он на четвереньках.

Медленно мимо киевских гор несёт свои воды Днепр. Начинаясь где-то на севере, в хвойных дебрях, маленьким ручейком, он выходит в степь огромной рекой со множеством островов, покрытых дремучим вековым лесом. Тысячи рек, речушек и родников вливаются в Днепр, даря ему ледяную, чистую воду со всех краёв и из всех глубин земли русской.

По Днепру плавали дивные корабли из заморских стран. На тех кораблях привозили в Киев уйму всего. Торги начинались уже на пристани. Прямо к ней перекупщики подгоняли тягловый скот, налаживали с купцами переговоры и кое-что у них брали оптом. Но всё же большая часть товаров распродавалась по всей Руси самими купцами. Многие из купцов знали Святослава и первым делом шли на поклон к нему – конечно, с подарками. Князь любил говорить с гостями, подолгу слушал рассказы их о далёких землях, а иной раз вдруг просил Роксану, знавшую буквы, записывать кое-что на пергамент. Зачем ему это было нужно, так и осталось тайной. Предполагали – только лишь для того, чтоб занять Роксану хоть чем-нибудь, ибо Святослав сам умел читать и писать по-гречески. Впрочем, вряд ли он хоть раз вспоминал об этом с десяти лет, когда мать его обучила грамоте. Странно было бы Ольге не сделать этого – ведь во время её правления весь дворец был заполнен книгами и учёными греческими монахами. Повзрослев, Святослав все книги велел снести в одну комнату, а с монахами поступил ещё хуже, так как монахи, не в пример книгам, были прожорливы и не очень-то чистоплотны. После обеда они совали в карман золотые ложки, даже их не помыв. Святослав попросту не мог на это смотреть, и пришлось монахам дворец навсегда покинуть, объяснив Ольге, что её сын непоколебим в языческих заблуждениях.

Этот самый дворец из белого камня стоял на большой горе, которая называлась издревле Щековица. Вокруг дворца раскинулся сад. Его, в свою очередь, окружала стена, имевшая три дозорные башни – на север, юг и восток. Весь запад был покрыт лесом. Перед фасадом дворца находился пруд, в котором ручные лебеди отравляли жизнь карасям. А по всему саду с весны до осени днём и ночью слонялись отроки и их кони. Они старались всё время быть под рукой у князя, чтоб не упустить случая вступить в драку с лихой ватагой или степной ордой, как только прилетит весть об очередном грабеже или нападении на какой-нибудь городишко. Такие вести летели к русскому князю быстро, ибо его заставы стояли по всей степи вдоль больших дорог.

Над Киевом разгоралось ясное утро. Город шумел. Торги шли вовсю. Позади дворца, среди груш и яблонь, стояло мягкое кресло. В нём разместилась дворцовая поломойщица – восемнадцатилетняя иберийка с лицом красивым, но глупеньким и с ногами довольно длинными, но умеющими лишь бегать. Она была одета слишком легко даже для такого тёплого утра, однако же улыбалась несколько посиневшим ртом до самых ушей, когда Святослав её щёлкал по носу или клал ей на плечо руку. Молодой князь сидел рядом с нею, на подлокотнике кресла. Болтая одной ногой в красном сапоге, он слушал трёх человек, которые перед ним стояли и спорили. Это были трое вельмож: боярин Гордята, военачальник Свенельд и некий Гийом – белокурый франк, знаток лошадей, вина и всяких других полезных предметов. Он был конюшем у Святослава. Хотя Гийому едва исполнилось тридцать лет, он успел порядком набедокурить во многих странах и предан был Святославу ничуть не менее, чем Лидул, также опасавшийся мести кое-каких особ.