Людмила Федорова - Трагикомедия бродяги любви

Бенволио же слушал это уже без тени рассерженность или обиды, наоборот, его тронули за душу честные и простые слова юноши, ему стало искренно жалко мальца, поэтому бывалый артист задумался…

… И вдруг протянул Джовано тот мешочек с золотыми монетами со словами дружелюбным тоном:

– Эй, Джованни Казанова, держи. Да, говорю тебе, держи, не стесняйся, ты их не стырил, я их тебе просто дарю безвозмездно, мне, правда жаль тебя, ты ведь неплохой парень, я понимаю, как тебе туго приходится полуголодным жить тут, при театре. И не переживай, всё осталось между нами, ни стража, ни этот заносчивый толстяк господин Бруни не узнают, но, раз у нас зашёл такой откровенный разговор, может, ты расскажешь, как так вышло, что ты живёшь с четырнадцати лет один и сам зарабатываешь на жизнь? А где же твои родители? Ты сирота?..

Джовано смущённо улыбнулся и слегка зарумянился, ему стало необъяснимо и тепло, радостно, и до слёз больно от доброты Бенволио. Радостно, что простил, и даже помог деньгами, что, оказывается, мир не без добрых людей, больно от воспоминаний, что аббат Гоцци когда-то тоже был добр к Джованни, но потом, когда вмешалась коварная Гертруда, Гоцци равнодушно, будто забыл о своей доброте, выставил отрока на улицу на погибель.

– Так получилось, что я сам не знаю, осиротел я ещё или нет, потому что мои родители отдали меня на обучение меценату-благодетелю аббату Гоцци в одиннадцать лет, и с того дня я не только не видел их, но не получил от них ни одного письма или маленькой записки, им было всё равно. Семья была очень бедная, я, как старший из шестерых детей, лишний рот только, вот так и вычеркнули меня из своей жизни…

Бенволио с большим интересом приподнял бровь и уточнил:

– На обучение аббату? А, теперь мне понятно откуда ты такой грамотный, так любишь читать, а ещё знаешь этикет и обучен игре на скрипке. А почему ты тогда не у того аббата?

– Да… – стыдливо и нехотя протянул Джовано – выгнал меня на улицу аббат Гоцци, когда мне было четырнадцать лет. Просто тогда два года назад случилась очень неприятная для меня ситуация с его младшей сестрой, девицей двадцати лет, … не хотелось бы вспоминать, сразу больно становится, унизительная история, после которой аббат Гоцци равнодушно выгнал меня на улицу. Вот так, без разговора и без разборок, хотя мог бы и выслушать меня, что я не виноват, логически сам рассудить, что она здоровая взрослая девица, а был мальчишка ещё тогда, конечно, испугался её, да и он был не слеп, если бы захотел, давно бы мог синяки у меня заметить…

Тут от воспоминаний у юноши потекла слеза, но он быстро вытер её (а Бенволио растрогался ещё больше, потому что Джовано не видел, что статный крепкий актёр заметил эту слезу) и подрагивающим голосом закончил разговор:

– Огромное вам спасибо, просто от всего сердца благодарю за всё, и за то, что выслушали, простили, не стали звать стражу, жаловаться господину Бруни. Спасибо вам, и за то, что проявили такое милосердие, дали мне эти деньги, они ведь мне так нужны, для вас это незначительная сумма, а для меня это просто спасение! Я же на эти деньги буду сытым месяца три, а то и четыре, и мне не будет нужды, чтобы не голодать бежать после работы играть в эти ненавистные мне азартные игры на деньги! И огромное спасибо вам за вашу человечность, что просто по душам поговорили, я хоть кому-то свою боль рассказал…

А Бенволио и слова сказать не может, стоит как громом поражённый от того, что сегодня узнал о Джовано: оказывается, он остался без родителей в одиннадцать лет, в отрочестве пережил домогательства, и сейчас один карабкается по жизни!!!

– Джовано-Джовано, славный парень, не благодари за милосердие, милосердие должно быть в каждом человеке, я сочувствую тебе, жаль, что больше ничем не могу помочь, кроме, как денег дать, ничего, я верю, что у тебя ещё вся наладится, ещё вся жизнь впереди, а пока иди, купи себе покушать. Увидимся на репетиции через час…

Джовано, растроганный, молча, поцеловал Бенволио руку и пошёл на рынок, купил там хорошей еды, потом покушал у себя в комнатушке и запеченной говядины картошкой, и сыра с приятной мыслью: «Вот, спасибо Господу всё-таки за то, что мир не без добрых людей, сразу так как-то веселее стало от доброты Бенволио, видно, что у него христианская душа. Жаль, что таких людей слишком мало…».

Ну, а потом в театре Казанова потрудился на славу скрипачом, и был сегодня, всем на удивление, в первый раз на репетиции в приподнятом настроении, а Бенволио, зная причину этого, смотрел на юношу со слезами в глазах, так ему было жалко Джовано. Ну, а вечером, Джовано, довольный, что сегодня ему не придётся, чтобы заработать, идти в кабак и играть на деньги в азартные игры, которые он терпеть не мог, уютно устроился в своей комнатушке за чтением интересной книги по географии…

… Действительно, четыре месяца юный Джовано Казанова прожил без всяких проблем, но потом опять вернулась тот же вопрос: жалования на еду не хватает, где взять ещё заработок?

… Джовано долго мучился над решением этой головоломки, а потом ему повернулась под руки книга о разных ремёслах, в том числе упоминалось ремесло стекольщика, который делает разную стеклянную посуду…

…Джовано читал это и с хитренькой улыбкой и с блеском в больших карих глазах подумал: «О, как всё тут понятно и хорошо описано, весь процесс выдувания и создания стекольного раствора, а я ведь разбираюсь в химии, у Гоцци изучал эту науку, а что если использовать это для одной махинации?..».

Ну, и взялся юноша за воплощение своей, как ему казалось, шикарной идеи. Сделал из разноцветного стекла разные сложные геометрические фигуры, потом натёр хорошенько эти разноцветные стекляшки растительным жиром и вышел на дальнюю улицу в Венеции продавать их за большие деньги, обманывая людей, что это драгоценные камни: алмазы, рубины, изумруды и розовый кварц…

Конечно, не сказать, что Джовано совсем не переживал, зарабатывая таким нечестным путём, муки совести давали о себе периодически знать и портили юноше настроение, но Казанова успокаивал себя: «Это ненадолго, я просто пошёл на этот стыдный поступок, чтобы заработать определённую большую сумму денег, а потом, когда я накоплю эти деньги, бросить театр господина Бруни и уехать в Рим учиться на хорошую профессию…».

Но, увы, планам юноши не удалось сбыться. Один раз Джовано стоял рядом с очередным покупателем подделки, расписывая молодому дворянину «всю красоту этих драгоценных камней, что достались мне от матери, когда я осиротел».

Молодой дворянин же, что был одет в дорогой вышитый золотой ниткой кафтан-жюстокор из лилового атласа и белоснежную богатую манишку с бриллиантовой брошкой, слушал речи Джовано, когда внезапно из-за угла появились стражники, двое крепких солдат со шпагами и треуголками. Ой, как несчастный Джовано испугался! В переполнявшей до лёгкой дрожи в руках панике, юный Казанова стал способ сбежать но не увидел такой возможности, и понял, что сейчас попался. Его нежное юностью лицо перекосилось от ужаса, карие глаза расширились как два красивых больших камушка, а длинные волнистые русые волосы, собранные лентой в хвост неопрятно растрепались по плечам. Он застыл в ожидании полного фиаско, как замороженный. Два солдата же подошли к Джованни и молодому дворянину и тот, что был постарше, гаркнул: