Людмила Федорова - Трагикомедия бродяги любви

Гоцци же разъяренно подскочил сначала к Гертруде и прокричал гневную тираду:

– Сестра, значит, так мы благодарим старшего брата за заботу?!! Опозорила меня перед всеми!!! Я же аббат, причём уважаемый своей паствой за благочестивый образ жизни, а что теперь?!! Теперь все смеяться над нашей семьёй будут, мол, сами молятся, а ничего не соблюдают, вон, Гертруда уже потеряла невинность, согрешила!!! А я тебе такое шикарное приданое собирал, хотел тебя замуж хорошо выдать, чтобы у тебя стоящая семья потом была, а теперь тебя конюх даже замуж не возьмёт!!! А наши родители возлагали ещё на нас такие надежды!!!

Напуганная Гертруда кое-как промямлила в ответ:

– Гоцци, брат, не расходись так сильно, пожалуйста, прости, я понимаю, как я виновата, но пойми…

Гоцци прервал её криком:

– Слышать от тебя сейчас ничего не хочу, позорище!!! Вставай, одевайся, да я тебе в первую очередь выпорю розгами знатно, побольней, чтобы неповадно было!!! Ни я, ни родители тебя не наказывали, а сейчас я точно тебя высеку!!!

Испуганная Гертруда, побелев от испуга, стала просить:

– Ой, Гоцци, брат, не надо, пожалуйста…

Но Гоцци её не слушал, уже крикнул горничной ведро с розгами сделать и принести, потом посмотрел с гневом на шторку, за которой спрятался Джовано. Заметив, что отрок уже оделся и снизу в белоснежные чулочки, ботинки и синие кюлоты, и сверху и белую рубашку с манишкой, и тёмно-синий камзол, и бежевый кафтан-жюстокор, и привёл себя в должный вид, даже волосы уже лентой в хвостик собрал, крикнул на него:

– Джованни, оделся, позорище неблагодарное моё?! Тогда что стоишь?!! Марш к себе в комнату, я с сестрой разберусь, потом с тобой разговаривать буду, свинья неблагодарная!!!

Смущённый и испуганный Джовано выскочил из комнаты Гертруды, прибежал к себе и притих, будто мышонок, уткнувшись в книжку, чтобы как-то отвлечься от того неприятного холодка по телу, что у него был сейчас и в тот день, когда Гертруда в первый раз домогалась его…

… Из комнаты Гертруды какое-то время, чуть меньше часа, слышались визжание поросёнка, вой, рыдания и крики:

– Ой, больно!!! Ой, больше не могу, так больно-о-о-о!!! Гоцци, брат, хватит, пощади-и-и!!!

Когда же крики кончились, Гоцци с гневным и пренебрежительным выражением лица появился на пороге комнаты отрока Джовано. У Джованни от боязни ручки затряслись, но мальчик-отрок набрался храбрости и хотел начать объяснение:

– Сеньор Гоцци, я тысячу раз прошу прощения за произошедший постыдный случай, мне, правда стыдно, что после всех ваших благодеяний я невольно, совершенно не желая того так подставил вас, но, я умоляю, дайте мне шанс. Я объясню с самого начала как вышел такой неприятный конфуз, что я не хотел этих отношений, я сам пострадал…

Но, увы, в первый раз в жизни Гоцци проявил жестокосердие и равнодушие, он не стал слушать рассказ Джовано о домогательствах Гертруды, потому что сейчас уже не верил отроку, очень быстро восхищение и благосклонность Гоцци в адрес Джовано сменились ненавистью…

… А жаль, если бы он послушал, как издевалась его сестра над отроком, когда самого аббат не было дома, сколько боли и унижения причинила своим принуждениями, он бы понял Джовано и вместо скандала, мальчик получил бы понимание и поддержку…

Но, увы, нет, Гоцци не хотел слушать оправданий, не верил Казанове и только крикнул на него:

– Замолчи!!! Замочи, нахал!!! Тоже мне Ромео и Джульетта нашлись!!! Я возлагал на тебя, как на самого умного из учеников такие надежды, вложил в тебя столько заботы, внимания и денег, а ты принёс в мой дом позор, устроив с моей глупой, такой же, как и ты, легкомысленной, сестрицей роман! Видеть тебя, бесстыжего, после этого не желаю! Всё, ты больше не мой ученик и не живёшь на моём содержании, раз такой «умный» ищи работу сам! Иди, собирай вещи, у тебя два часа на сборы, а потом шагай в Венецию куда хочешь!!!

… Джованни стоял после этого в оцепенении, будто бы его ледяной водой облили, а в огромных карих глазах с разочарованным взглядом застыли слёзы, в голове вертелись мысли: «Как так?! Как мой уважаемый любимый замечательный милосердный учитель Гоцци сейчас не дал мне и слова в своё оправдание сказать, ничего не спросил, не дал объясниться, просто совершенно равнодушно, как три года назад родители меня отдали Гоцци, теперь он выгоняет меня на улицу! Как я буду выживать?! Я же пропаду! И, главное, Гоцци не дал мне шанса поговорить. Объяснить, что этот роман случился не по взаимной любви, что я согласился, потому что она напугала меня и физической силой, и шантажом, угрозами. Мне четырнадцать, а ей двадцать лет, я её испугался, просто терпел, какая тут любовь? В чём моя вина? Неужели Гоцци не понял этого, когда я болел после первого раза? Неужели ему всё равно, что я могу погибнуть на улице? Эх, мама-мама, папа-папа, хоть я и был слугой в вашем доме, хоть и жил не шикарно, как тут у Гоцци, хоть и голодным спать ложился, но вы мне были родными, почему вы меня так легко отдали три года назад и сразу же забыли обо мне?.. Неужели не любили, неужели я был только лишним ртом, как все соседи говорили?..».

Так думал Джовано, но вслух ничего не сказал, а отправился собирать вещи.Несчастный отрок складывал в большой сундук книги, одежду и просто рыдал, не скрывая слёз обиды. Его предали второй раз в жизни…

За два часа, что отвел ему Гоцци, Казанова уже собрал свой сундук с многочисленными книгами и кое-какой основной одеждой, и Гоцци указал мальчику-отроку, что украдкой смахивал слёзы обиды, на дверь…

… Было ещё время около полудня, Джованни сел на свой сундук и разрыдался, и в таком состоянии полного отчаяния просидел часа два, а потом подумал, чем же он может заработать себе на хлеб, и решил попробовать наняться в театр скрипачом.

… И, правда, в одном небольшом театре, владельцем и директором которого был господин Бруни, толстый мужчина средних лет в шикарном напудренном парике, вышитым драгоценностями кафтане жюстокоре и дорогими перстями на руках, Джовано Казанову взяли музыкантом-скрипачом с маленьким жалованием и предоставили для проживания скромную комнатушку-коморку…

Глава «Скрипач в театре и тюрьма или начало злоключений Джовано Казановы»

… Так незаметно пролетело ещё два года, Джовано Казанова из четырнадцатилетнего отрока подрос до шестнадцатилетнего юноши. В свои совсем юные шестнадцать лет Джовано был хорошим скрипачом, ответственно походящим к своей работе, и выглядел красивым молодым человеком. Он любил спортивные занятия, поэтому его фигурка перестала быть несуразно-нескладной отроческой, а, хоть он и был стройным, но из-за мышечных плеч казался чуть старше своих лет, а вот черты лица не изменились, оставаясь по-мальчишечьи мягкими. Волнистые собранные лентой в хвост волосы же, которые немного выцвели и стали из тёмно-русых просто русыми, стали её длиннее.