Лейтенант Дегре - Ясон

***

Париж. Август 1924 года.

Высокий голубоглазый, уже седеющий, загорелый капитан сидел напротив улыбающегося Берковича с серьёзным лицом:

– Зачем вы меня пригласили сюда, Владимир Феофилактович? Не проще ли было перевести причитающуюся мне сумму в банк?

– Любезный Иван Иванович, мне доставляет огромную радость вновь лицезреть вас и беседовать с вами, – замурлыкал Беркович, – умоляю, не лишайте меня этого удовольствия! Кроме того, как известно, деньги любят тишину, а наличные деньги обеспечивают тишину лучше, чем банковские переводы.

– Мне пришлось ради этого оставить корабль в Руане и ехать в Париж. Это расходы.

– Эти расходы легко окупятся, если мы с вами договоримся сейчас ещё об одном деле.

Капитан вопросительно взглянул на собеседника. Тот стёр с лица дежурную улыбку и продолжил уже деловым тоном:

– Итак, господин барон, мы с вами договорились об одной транспортной операции: доставка четырёх пассажиров и груза в Гельсингфорс. Вам был выдан аванс.

Капитан кивнул. Беркович щёлкнул костяшками на счётах.

– Вами также была оказана дополнительная услуга: доставка груза из Гельсингфорса в Бьёрке.

Беркович снова щёлкнул костяшками на счетах.

– Вот остаток, как договаривались, – он протянул капитану пачку английских пятифунтовых банкнот. – Будьте добры, расписку.

Капитан аккуратно пересчитал купюры, бросил пачку в саквояж и удовлетворенно кивнул.

– На каком языке писать?

– Пишите по-английски, – Беркович пододвинул капитану лист бумаги и перо.

Тот написал расписку и протянул её Берковичу:

– Теперь всё?

– Не торопитесь, барон, не торопитесь. Есть ещё одно дело деликатного свойства.

Беркович нажал кнопку электрического звонка. На пороге кабинета возник не то секретарь, не то адъютант.

– Андрей Христофорович, распорядитесь, чтобы нам с бароном подали кофе и коньяк. Какой вы предпочитаете? «Мартель»?

– Я предпочитаю ром.

– Тогда, Андрей Христофорович, распорядитесь, нам кофе с ромом. Ром отдельно, – уточнил он, поймав взгляд капитана. – А вас, барон, прошу в эти кресла, здесь будет удобнее.

Они пересели в кресла друг напротив друга. Адъютант поставил на столик между ними приборы и откупоренную бутылку кубинского рома.

В ответ на приглашающий жест хозяина капитан щедро плеснул себе рома в чашку, выпил и одобрительно кивнул. Беркович отхлебнул кофе и спросил:

– Помните, барон, я направлял к вам ещё одного пассажира, господина Воробьёва?

– Перевозка этого пассажира не входила в условия договора, поэтому я не в праве требовать с вас оплату.

– Разумеется, барон, разумеется. Однако, если выяснится, что этот пассажир оказался нам полезным там… то мы… если мы с вами договоримся… мы могли бы разделить между собой ваши расходы…

– Объяснитесь, Владимир Феофилактович, – насторожился капитан. – Кто с кем и что будет делить?

Беркович успокаивающе поднял обе ладони:

– Вам совершенно не о чем волноваться. Я хотел бы вам предложить… Я мог бы выплатить вам дополнительную, скажем так, премию… Но сперва расскажите мне в деталях о вашем путешествии и в особенности о вашем пятом пассажире.

– А что именно вас интересует?

– Всё! Его поведение там… на той стороне… Ваше впечатление о нём?

– Впечатление самое лучшее. Очень достойный человек!

– Расскажите подробнее.

Капитан ненадолго задумался и начал свой рассказ:

– Море легко выявляет: настоящий человек или пустой. Кто изображает из себя больше, чем стоит на самом деле. А этот ничего не изображал. Человек с чистой душой. И ведь фортуна мне его прислала!

– Фортуна, надо полагать, это я? Спасибо, – улыбнулся Беркович.

– Фортуна вашими руками. Знаете, что такое яхта пятьдесят футов?

– Приблизительно.

– Вы не знаете, – махнул рукой капитан. – Чтобы ею управлять нужен экипаж, как минимум, из четырёх человек. Лучше из пяти. Если себя не беречь и уметь долго не спать, то некоторое время можно обходится вдвоём. Я получаю содержание на троих матросов, а нанимаю их редко. Обычно со мной ходят матросами моя жена и мой сын. Только так можно что-то заработать на жизнь.

– Каждый делает свой маленький гешефт, – понимающе вздохнул Беркович.

– И вот представьте: пришло время рейса по нашему с вами договору, а жена и сын оба разом заболели корью.

Беркович сочувственно цокнул языком и покачал головой. Капитан отхлебнул рому и продолжил:

– Мало того, что пришлось нанять сиделок и платить врачам, и почти все деньги за это отдать, так я ещё остался и без экипажа. Чтобы набирать новый уже нет ни денег, ни времени. А тут ещё вот какое обстоятельство: по условиям договора, груз особый, за сохранность его я головой отвечаю. И передавали мне эти ящики не в порту, а прямо в море – с борта на борт. Понятное дело, простой груз в море перегружать не станут и специальным рейсом не повезут. Тут кого угодно к себе на борт не возьмёшь. Из Дувра до Гавра я дошёл один. На что рассчитывал, сам не знаю! Понадеялся немец, видно, на русский авось.

Тут Беркович заливисто расхохотался. Капитан тоже улыбнулся и долил себе в чашку чистого рома, с удовольствием отхлебнул, зажмурился, открыл глаза и продолжил:

– В Гавре накануне дня выхода заявились ко мне ваши пассажиры. Четверо. Сразу видно, офицеры, и сразу видно, что русские. Ну, мелькнула у меня надежда: помогут земляку, если что, управиться с парусами. А как поговорил с ними, сразу понял: не помогут.

– Отчего же? – удивился Беркович.

– Гвардейцы! – презрительно скривил губы капитан.

– Гвардейцы кардинала, – пробормотал Беркович.

– Как вы говорите?

– Ничего-ничего, продолжайте, пожалуйста.

Капитан продолжил:

– В гвардии имели счастье служить, поэтому сочли себя вправе через губу со мной разговаривать. Я для них – гвардейцев – извозчик, обслуга. Как извозчика меня и наняли. А что я по-французски говорю, так здесь все извозчики по-французски говорят. Пришли, на палубе и в каютах натоптали, грязи нанесли. Матерились, что малы им койки и, уж простите, срать неудобно. Вещи свои мне в кучу на палубу свалили: разбирай, мол, сам. Я тут, конечно, тоже не сдержался: по матери их обложил. Только всё это без толку. Чуть попритихли они, но злобу на меня затаили. И просить их о чём-то по-хорошему после этого уже было никак.

– А дальше? – подбодрил замолчавшего рассказчика Беркович.

– Приготовил я яхту к отплытию. Жду пассажиров. И тут появляется передо мной запыхавшийся господин в пальто нараспашку и котелке набекрень, с маленьким саквояжем. Усы торчком, глаза сумасшедшие. Представляется мне и подает ваше рекомендательное письмо. Чем-то он сразу мне понравился, но я сразу решил себя строго поставить: сказал, что мне нужен только матрос, а ещё один бездельник на борту мне не нужен. Я даже не ожидал, что он согласится. Староват он был для матроса. Да и кто решится на такое без опыта! Говорю ему, что через час отходим. Тут он мне признаётся, что денег при нём совсем мало и рабочей одежды нет. Я говорю ему, что мне от него служба нужна, а не деньги. Ну он и решился. Выдал я ему штаны, сапоги, куртку. Потом я провёл с ним береговые учения. Схватывал он всё на лету. Тогда я выдал ему матрас и указал спальное место на ящиках. И объявил ему: матрос Воробьёв зачислен в экипаж. А он мне: «Есть, мой капитан!» Я понял, что это он пошутил так. Но ни наглости в нём не было, ни робости, ни подобострастия. Вот чем он мне так понравился. Через час те четверо заявились, так они даже не заподозрили, что матрос у меня ненастоящий.