Яков Шехтер - Хождение в Кадис

Сантьяго прекрасно расслышал весь разговор и, когда за родителями затворились двери спален, выдал Ферди хорошенького леща. Тот заверещал, завыл точно подстреленный, и Сантьяго пришлось срочно ретироваться на кухню.

Андалузская служанка стояла спиной к входу и, рыдая, разговаривала с кухаркой. Та из-за приступа подагры не смогла пойти на воскресную мессу и сейчас слушала служанку с расширенными глазами. Обе были настолько увлечены разговором, что не заметили появления Сантьяго.

– О, пречистая дева, как она кричала! И как долго! – причитала андалузка. – Наверное, огонь был небольшим, и вместо того чтобы сгореть, она поджаривалась, точно барашек на вертеле.

– Так ей и надо, ведьме проклятой, – отрезала кухарка. – Мы же не знаем, сколько несчастий она причинила простым людям своим колдовством. Уж если святые отцы решились на такую меру, можешь быть уверена, есть за что!

– Никогда не поверю, что Росенда ведьма! Столь праведную католичку надо еще поискать!

– Она и тут, поди, чары свои распускала, – сурово продолжила кухарка. – Люди говорят, созналась во всем твоя Росенда и раскаялась перед смертью.

– Под пытками она созналась! – жарко возразила андалузка. – Ей пальцы на ногах раздробили, бедняжка даже на костер не смогла подняться. Привезли на тележке, палач на руках ее к столбу отнес и привязал, чтоб не упала. Когда тебе пыточный сапог на ногу надевают, в чем угодно сознаешься!

Кухарка наконец заметила Сантьяго и жестом остановила андалузку, но мальчик уже все понял. Ночная сцена месячной давности всплыла перед глазами, грозное обещание дрововоза, исчезновение Росенды и рассказ служанки соединились в единую цепь. Сантьяго выскочил из кухни и помчался к отцу.

Тот, уже готовый к обеду, стоял перед спальней жены, дожидаясь ее выхода, чтобы вместе проследовать в столовую.

– Отец! – воскликнул Сантьяго. – Росенду оговорили. Она не ведьма!

– Откуда тебе известно про Росенду? – холодно осведомился отец.

И Сантьяго рассказал о подсмотренной им сцене. Стыдясь признаться в том, что подсматривал за обнаженной женщиной, он представил дело так, будто Росенда только готовилась к купанию и поэтому оставалась одетой.

Отец внимательно выслушал, поглаживая аккуратно подстриженную бородку. Затем принялся расспрашивать мальчика. Вопросы очень походили один на другой, и Сантьяго недоумевал, для чего отец их задает. Неужели он такой непонятливый? Но гранд де Мена спрашивал и спрашивал, пока из дверей не показалась сеньора Тереза.

– Хорошо, Сантьяго, – сказал он сыну, беря под руку жену, – после обеда продолжим.

Воскресная трапеза длилась, по своему обыкновению, более часа. Сантьяго терялся в догадках, о чем еще хочет расспросить его отец. Сеньора Тереза заметила настроение сына и несколько раз беспокойным шепотом что-то спрашивала у гранда, однако тот на все ее вопросы лишь отрицательно покачивал головой.

После обеда отец отвел Сантьяго в кабинет и снова принялся задавать те же вопросы. Много лет спустя, в школе офицеров, изучая правила допроса пленных, Сантьяго понял, какую цель он преследовал.

Правила предписывали множество раз спрашивать пленного об одном и том же. Усталость и монотонность сбивали с толку, и на каком-то этапе допрашиваемый обязательно утрачивал бдительность. Ложь забывается, только правду невозможно перепутать, и ее пленный будет безошибочно повторять, сколько ни расспрашивай.

– Насколько я понимаю, – сказал отец, завершив расспросы, – ты уже знаешь о том, что произошло сегодня на базарной площади.

– Да, – признался Сантьяго, – случайно услышал разговор прислуги.

– Если бы ты пришел ко мне раньше, я бы смог спасти Росенду, – погрустневшим тоном произнес отец.

– Неужели святые отцы ошиблись? – воскликнул Сантьяго.

– Не ошибаются только ангелы. А все, кто ходит по земле, могут впасть в заблуждение.

– Даже король? Даже папа римский?

– Наш король и папа мудрые, прожившие длинную жизнь люди. Кроме того, у них очень опытные советники.

– Мы должны сообщить правду святым отцам, пусть они узнают про ошибку.

– Что это изменит? Росенду не воскресить, а юному гранду де Мена негоже выступать свидетелем по такому поводу. Запомни, сын, чем дальше ты будешь держаться от инквизиции, тем спокойнее будет твоя жизнь.

– Но что они могут сделать мне? – гордо выпрямился Сантьяго, польщенный тем, что отец впервые назвал его грандом.

– Я думаю, Росенда тоже так считала.

– Значит, этот негодяй будет спокойно жить дальше? Где же справедливость, отец?

Гранд помолчал и ответил только после долгой паузы:

– О справедливости я позабочусь, сынок. Хорошо, что ты о ней думаешь. Оговорив нашу служанку, этот дрововоз запятнал и наше имя. Такое прощать нельзя.

Спустя два дня, утром, во дворе раздались крики. Сантьяго и Ферди только закончили завтракать и переодевались для верховой прогулки.

– Смотри, смотри! – воскликнул Ферди, подбежав к окну. – Дрововоза мутузят!

Трое конюхов, обступив дрововоза, охаживали его кнутами. Он бросался то в одну, то в другую сторону, пытаясь прорваться через кольцо, но обжигающие удары отбрасывали его обратно. Из рассеченной губы капала кровь, на лбу вспухал багровый рубец, а конюхи, не унимаясь, полосовали его вдоль и поперек.

– Ворюга! – закричал один из них, вытягивая дрововоза по спине. – Что ты еще успел стащить?

– Я ничего не брал, это ошибка! – жалобно взвизгнул дрововоз.

– Хорошенькая ошибка! – вскричал второй конюх, поднимая левую руку с зажатым в ней кошелем. – А как кошель у тебя оказался?

– Да нашел я его, на земле он лежал перед воротами! В который раз говорю, нашел!

– У гранда в кармане ты его нашел! – воскликнул третий конюх, пуская в ход кнут. – И если даже сеньор обронил случайно свою вещь, ее надобно не в карман прятать, а возвращать владельцу!

– Да откуда мне знать, что это кошель сеньора? Знал бы, пальцем не тронул!

– Врешь, собака! – заорал первый конюх, со свистом опуская кнут на дрововоза. – Ты не слепой, на кошеле герб вышит.

– Значит, у гранда воровать нельзя, – закричал второй конюх, нанося удар, – а у других можно? Получай!

– Получай, получай! – поддержал третий конюх.

Они били его по очереди, равномерно поднимая и опуская кнуты, словно молотильщики на току. Дрововоз поначалу прикрывал голову руками, а потом, неловко скрючившись, упал лицом вниз и только вздрагивал, получая очередной удар. Грубая холстина на его спине темнела, пропитываясь кровью.

Мальчики застыли у окна, не в силах оторваться от ужасного зрелища. Наконец конюхи устали, отерли рукавами заблестевшие от пота лица, заткнули кнутовища за пояса и отошли в сторону.