Михаил Строганов - Камни Господни

— Данила! — казак уже кричал в полный голос, — ворочай людей на Чусовую! К чертовым каменьям опосля грозы пойдем!

Вдалеке показались первые всполохи, ветвистые и разлапые, как старые, искореженные бурями прибрежные ели. Царящий в небесах гул нарастал, все смелее пробуя восстающие в своих недрах силы, стремящиеся ниспасть на землю потопом.

— Не молчи, Данила! — надрывался Василько. — Ведаешь сам, нельзя идти! Не учуять в грозу засады, коли нарвемся, перебьют, как озерных уток!

Покрывшееся свинцовой окалиной небо не давало иного света, кроме ослепительно вспыхивающих стремительных молний. Ветер обжег лица ледяной крошкой, сокрушая над головами всадников гибнущие от стужи летние небеса.

— Поздно, — спокойно ответил Карий и, показывая рукой по сторонам, крикнул оторопевшему Васильке: — Направо пойдешь — убит будешь; налево пойдешь — смерть найдешь.

— Ах ты, Господи! — казак в ужасе перекрестился и, спрыгнув с коня, плюхнулся наземь.

В грозных громовых раскатах послышался тонкий голос летящих в темноте стрел, и вот уже две стрелы впились в грудь Якунки Веселого, а третья угодила лошади в брюхо. Обезумевшее от боли животное бросилось в галоп, скидывая с себя умирающего стрелка.

Пищальники быстро спрыгивали с коней, прячась за первыми попавшимися кочками и корягами, беспорядочно паля в непроглядную мрачную Парму.

Умирающий Якунка жадно хватал ртом воздух, тщетно силясь вырвать из груди длинные, оперенные совиными перьями, вогульские стрелы. Захлебываясь идущей со рта кровавой пеной, звал на помощь, беспрестанно повторяя клокочущим голосом: «Братцы, пособите…»

На мгновение встала неожиданная тишина, но и ее было достаточно для того, чтобы потоки ледяной воды яростно хлынули с раскаленных небес на землю.

— Эй, руч! — послышался крик с черной стороны леса. — Не прячься, выходи говорить!

— Почто с тобой толковать, бесово отродье? — в ответ закричал Василько. — Ты людского языка не ведаешь, а по-звериньски мы не балакаем!

— Мой знает, это твой не знает! — зло крикнул вогульский толмач. — Руч глупый, как заяц!

— Тьфу ты, окаянный, — Василько утер ладонью лицо от заливавших глаза потоков воды. — Давай, умник, сказывай, а не пяты языком чеши!

На мгновение толмач задумался над словами казака и, не найдясь, что ответить, сразу перешел к делу.

— Пищаль вода не стрелять, лук стрелять. Руч пришел мало. Мы будем легко перебить. Князь звать руч рабы. Кормить станет! Баба давать станет!

— А кишка у вашего князя через рот не выскочит? — расхохотался казак. — У нас греческий огонь имеется, он в воде еще шибче горит! Так что передай князю, что прежде нашей смерти все ваше племя бесовское попалим!

И опять со стороны вогул установилось тревожное бесконечно долгое молчание.

— Руч! — раздался голос толмача, — князь предлагать поединок. Твой побеждать — тогда жить!

— Годится! — вместо Васильки согласно крикнул Карий. — Выводи поединщика!

— Да ты что удумал, Данила! — горячо зашептал казак. — В ловушку же манят! В ближнем бою вогульцы слабее нашего будут, про то и сами ведают! Пока ливень — к нам не сунутся, да и стрелять им тоже не с руки. Подождем!

— А после огнем греческим пожгем?

— Да брось ты, — махнул рукой Василько, — так, ради словца красного на язык подвернулось.

В дождевой зыби показалась невысокая кряжистая фигура вогульского поединщика с длинной рогатиной, в рыбьих доспехах и закрывавшей лицо медной совиной личиной. Мутная пелена воды размазывала, скрадывала очертания, укрывая от глаз притаившихся в укрытии русских движения вражеского бойца.

Карий встал в полный рост и медленно двинулся навстречу вогульскому отыру.

— Зря, ей Богу, зря! — Василько ударил кулаком оземь, оттолкнув в сторону ставшую бесполезной пищаль. — Почто ты, Данилушко, ранней смерти себе ищешь?

Тяжелые ледяные капли били Карего по лицу, стремительно стекая вниз, уже не задерживаясь в насквозь пропитанном водою кафтане. Мгновение — он выхватил ятаган и стремительно бросился вперед, к поединщику, неподвижно стоявшему на лесной опушке.

Из темноты разом ударили прятавшиеся вогульские лучники. Путаясь в дождевых нитях, длинные стрелы летели медленнее, и Даниле удавалось уходить от их смертоносных жал, подбираясь все ближе к изготовившемуся к схватке противнику.

Вогульский поединщик не успел даже защититься, когда кривое лезвие ятагана, разорвав непрочный рыбий панцирь, мягко вошло в живот. Только тогда Карий понял, какой незатейливой охотничьей хитростью провели вогулы опытного бойца. Они выставили на поединок мертвого воина, убитого пищальниками во время грозовой перестрелки, подняв и укрепив его тело между деревьями с помощью связанных друг с другом сухожилий.

Увидев замешательство Карего возле неподвижного тела, Василько по-медвежьи заревел и, выхватив саблю, бросился на помощь атаману. Перехватив пищали за стволы, чтобы использовать их как дубины, вслед за ним двинулись вышколенные немецкими ландскнехтами строгановские стрелки.

Разыгравшаяся буря, выворачивая с корнем, валила старые деревья, нося по ветру обломанные сучья и застигнутых врасплох, не успевших надежно укрыться, уже мертвых птиц. В разбухшей от воды земле, в склизком буреломе, под потоками воды вогулы не могли воспользоваться ни своим численным преимуществом, ни меткой стрельбой из грозных трехслойных луков, легко пробивающих стальные кольчуги. Сцепившись, как дикие звери, бойцы били друг дружку ножами, душили, стараясь напороть противника лицом на торчащие острые ветви.

— Ка-рий! — словно боевой клич, вырвалось из Василькиного горла. И тут же на его голос бросились двое вогул, стараясь поддеть казака на острые широкие лезвия боевых рогатин.

Парируя, Василько крутанул саблей, и отрубил нападавшему руку чуть выше запястья, но от второго удара уйти не смог, успев только слегка прикрыться рукоятью. Вначале почувствовал в груди тупую боль, потом, теряя равновесие, неожиданно понял, что падает, даже не падает, а кубарем летит вниз с высокого поросшего черемухой холма.

Видя как наседавший на казака отыр выхватывает из-за пояса маленький боевой топор-клевец, Карий с силой послал нож, пригвоздив руку вогула к дереву.

Данила понимал, что если бы с ним было хотя бы десятка три бойцов, да не пищальников, а вооруженных шестоперами да булавами латников, то при такой давке они наверняка опрокинули бы в овраг отряд Бегбелия. Но силы пищальников были на исходе, под вогульским натиском они запаниковали, дрогнули и бросились беспорядочно отступать, обрекая себя на верную смерть.

— Стой! Назад! — надрывно крикнул Данила, но без толку. Стрелки убегали из спасительного бурелома, становясь легкими целями для вогульских стрел.