Марина Мурсалова - Один из семидесяти

Родственник Кеоксара давно уже отправился к праотцам, и с тех пор многое переменилось. Отцу Киаксара, пришедшему к власти, по совету мудрого родственника, удалось поумерить жреческую власть в своих владениях, что, несомненно, сделало мироустройство Атропатены более спокойным и справедливым.

– Моя жена умирает, – не отвечая на приветствие, сообщил царь Киаксар Егише. – Вчера жрец совершил большое жертвоприношение, но она так и не открыла глаз. А однажды мы уже хотели вынести огонь из дома… – он вымученно посмотрел на Егише. – Я знаю о чудесах, творимых твоим учителем Иисусом в иудейской земле. Ведь он был не Бог, а человек. И убиенный Варфоломей известен по творимым им чудесам – он тоже был человеком, пускай и необыкновенным. Может, тебе тоже дана такая власть – усмирять дайвов?! – он с надеждой посмотрел на иноверца.

– Ты прав, мне дана такая власть, – уверенно произнес Егише. – Дана Сыном Божиим Иисусом. Если ты позволишь, я помолюсь о здоровье твоей жены.

– И все?! Только помолишься?! – царь, казалось, вот-вот выйдет из себя. – Ты не знаешь никаких обрядов?

– Нет ничего сильнее слова, обращенного к богу. И веры, что твое слово будет услышано.

Некоторое время Киаксар обдумывал свое решение. Тревога за любимую женщину заставляла его хвататься за любую возможность ее спасти.

– У меня все равно нет никакого выбора… Хорошо… но главный жрец молился тоже… ладно… я повелеваю, чтобы и ты… молился… усердно… беспрерывно… – он грозно посмотрел на иноверца Егише. – Мне все равно, кто ты, но ты должен помочь Иотапе. Иначе я последую совету своего жреца!

Давид совсем отчаялся. Мысли и чувства его раздваивались.

С одной стороны – первое, самое неизгладимое впечатление от встречи с Махлиатеной. Память до сих пор хранила ее лазурные глаза и нежный смех.

С другой – также впервые испытанное чувственное наслаждение, которое ему подарила Эдае, женщина, несомненно, страстная и очень красивая. Однако существенная разница в возрасте и ее положение вызывали к ней чувства, по чистоте не сравнимые с чувствами к беззаботной юной Махлиатене. Словно тело пылало любовью и желанием, а не сердце. Но Давид одинаково счастлив был вновь увидеть обеих красавиц в лавке.

Так случилось, что он просто вышел из мастерской погреться на солнышке, размять после напряженной работы ноги.

Подставив горячему солнцу лицо и прищурившись от ослепительных лучей его, он блаженствовал.

И вдруг почувствовал, как на него повеяло знакомыми ароматами: розой, лавандой и мятой одновременно. Он открыл глаза.

Эдае, как всегда, первой вошла в лавку.

Махлиатена не могла не задержаться у прилавка с разноцветными тканями. Эдае, заметив Давида, быстро произнесла на арамейском приготовленную фразу. Арамейскому она научилась, живя среди парфян.

– Сегодня, как скроется солнце, приходи к пастушьей яме, что у нашего сада, ты ведь знаешь это место.

Эдае почему-то была уверена, что чужестранец все поймет правильно и не посмеет отказаться или рассказать кому-то. Давид незаметно кивнул в знак согласия, и в это мгновение к ним вышел Ашан – хозяин лавки.

– Позови хозяина, – громким голосом властно приказала Эдае, делая вид, будто его не замечает. – Да поживее, – для пущей убедительности она толкнула остолбеневшего Давида в плечо кулаком.

– Я уже здесь. – Ашан в который раз с удивлением посмотрел на свою постоянную заказчицу.

Почему она так возмущается, ведь все ее заказы выполняются в срок, в точности с требованиями?

– Мне хочется, чтобы моей племяннице сшили чарыхы красного цвета и расшили самыми дорогими бусинами, – оглянувшись на приближавшуюся Махлиатену, Эдае округлила глаза и прибавила так, чтобы слышал только Ашан. – Ей об этом ничего не говорите. Просто измерьте ногу.

При виде Давида Махлиатена сдвинула брови и отвернулась, отчего Давид почувствовал, как заныло его несчастное раненое сердце.

– Дочка, пускай мастер еще раз измерит твою ногу! – ласково обратилась Эдае к племяннице.

Даже в полумраке было видно, насколько прекрасна была жена правителя Иотапа. На красных шелковых подушках разметались спутанные волосы цвета бронзы. Тонкие длинные брови были искривлены мученической гримасой, а потрескавшиеся губы своей формой напоминали бледную увядшую розу.

Время от времени, почувствовав нестерпимую жажду, женщина протягивала слабую дрожащую руку к чаше и, расплескав содержимое, подносила к губам. После этого на некоторое время силы возвращались к ней. Тогда Иотапа доливала в чашу хаомы из стоящего тут же кувшина, после чего бессильно падала обратно на подушки и забывалась ненадолго тревожным сном.

Пожилая женщина, сопровождавшая Егише, прятала лицо от мужчины, одетого не по местному обычаю. Она не разговаривала, только указывала жестами.

– Здесь!

Егише услышал неровное дыхание, стоны, переходящие в бормотание и сдавленный смех. Старая служанка с опаской покосилась на занавес, отгородивший угол для Егише. За зыбкой перегородкой прощалась с миром потерявшая разум жена правителя.

Когда служанка вышла, Егише огляделся.

В углу слабо горел огонь. В помещении было достаточно прохладно и сумрачно. Егише подумал о том, что больной не мешало бы увидеть свет и согреться на теплом солнышке. Егише услышал шуршание одежд, отошел в дальний угол и склонил голову, приготовившись к молитве. Киаксар пришел удостовериться лично, что его приказ выполнен в точности.

– Почему рядом с нею никого нет? Разве жена правителя не нуждается в помощи слуг? – задал вопрос правителю Егише.

Правитель не имел желания разговаривать сейчас с кем бы то ни было. Но, поразмыслив, решил все же разъяснить иноверцу о некоторых, заведенных у зороастрийцев порядках.

– Женщина нашего племени сама разрешается от бремени, без помощи посторонних. До тех пор, пока не обретет силы, она остается «грязной», и никто не вправе с нею даже заговорить, так как скверна может перекинуться на других.

Царь царей все же не удержался и, презрев все запреты, заглянул за перегородку, издали посмотрел на жену.

– Как она исхудала! Бедняжка!

– Если ты мне доверяешь, – вдруг смело заявил Егише, – то прикажи сделать то, что я скажу.

– Говори.

– Прикажи кормить ее свежим хлебом, медом и маслом, дать горячего свежего молока, и устрой ей ложе где-нибудь в саду, в беседке.

– Это невозможно, – Киаксар покачал головой, – это противоречит нашим обычаям. Даже если Иотапа и жена правителя, она подчиняется нашим маздаяснийским законам наравне с остальными.