Геннадий Меркулов - Великий Шёлковый путь. В тисках империи

– Мы проведем следствие… – Ксу приближается к Уди и, склонившись в поклоне, шепчет так, чтобы не слышали стражники: – Я скажу, что при чем! Но еще скажу, что он окружил себя такими Фенгами, готовыми мстить. Мой совет: не ворошить сейчас осиное гнездо, если Тот, у подножия трона которого я нахожусь, не хочет, чтобы армия двинулась на столицу. Мы будем действовать как Ван Куй. На хитрость хитростью. Драконы боятся тигров, пока не копируют их повадки и не думают как тигры!

Беседу Уди и Ксу прерывает доклад начальника стражи: два – со сломанными шеями, двое вскрыли себе вены прямо зубами, один живой.

Избитого заговорщика швыряют к ногам владыки. Несчастный плачет и вытирает кровь из разбитого носа:

– Я не хочу умирать, не хочу… Молю пощадить…

– На что ты рассчитывал, поднимая руку на Единственного? – тихо спрашивает Уди. Он уже успокоился и опять контролирует свои эмоции.

– Это не я… Я не знал, что будет так… – рыдает солдат. – Пощадите… Это они из княжеских семей, а я просто слуга… Один из них заболел, и меня взяли вместо него. Я не виноват!

– Проверить, так ли это, – бросает император Ксу. – Пока в темницу его! Если скажет что-то действительно ценное, оставлю жить!

– Скажу! Скажу! Очень ценное! – солдатик в возбуждении даже пытается встать, но вновь утыкается разбитым носом в холодный мрамор, получив молниеносный удар по затылку. Уди кивает. – Я был там, когда поймали Бяслага! Хунн сказал, что у него долгие годы служил Чжан Цянь.

Уди меняется в лице.

– Ты сказал «Чжан Цянь»?

– Да, да! – почувствовав надежду, тараторит солдатик. – Ван Куй сильно удивился! А потом лично отрубил ему голову.

– Чтобы не наговорил лишнего, – тихо комментирует Ксу.

– Он жив? – в голосе Уди тоже слышится надежда.

– Его отправили в рабство на запад…

Караванный путь в Паркану

От берегов великого северного моря Бэйхай до Семиречья и от Пурпурной границы до Луковых гор раскинулась степная держава шаньюя Цзюньчэня.

Семьдесят лет назад его дед, великий Модэ, подчинил своей железной воле свободолюбивых степняков: «Шаньюй Тумань имел двух сыновей от разных жен. Для того чтобы отдать престол любимому младшему сыну, он решил пожертвовать старшим, Модэ, и отдал его в заложники юэчжам, надеясь, что они убьют его сына. Но Модэ удалось бежать и вернуться к отцу, о предательстве которого он, конечно, знал. Тумань, искренне восхищенный удалью Модэ, не только не убил его, но и дал ему в управление один из уделов – десять тысяч семейств. Модэ немедленно начал обучать военному делу своих людей и научил их пользоваться стрелой, издававшей при полете свист.

– Куда пущу “поющую” стрелу – туда и вы должны выстрелить!

И послал стрелу в любимого коня. Замешкался кто-то из нукеров, и полетела голова с плеч. Снова предупредил о том Модэ и выстрелил в свою красавицу жену. И тем, у кого не поднялась рука стрелять в без-защитную женщину, тут же отрубили головы. Больше непонятливых не было. И когда Модэ, следуя за отцом на охоте, пустил стрелу в него – шаньюй тут же превратился в ежа от вонзившихся в его тело стрел.

Дунху, узнав о междоусобице, решили воспользоваться ею и потребовали в подарок “небесного коня” – сокровище хунну – и любимую жену Модэ. Возмутились старейшины, но Модэ сказал: “К чему жалеть для соседей одну лошадь и одну женщину?” – и отдал то и другое, казнив несогласных. Тогда дунху потребовали приграничную полосу пустыни, ни к чему не пригодную. “Зачем воевать из-за бросовой земли?” – сказали князья. Но Модэ заявил, что земля – это основание государства и ее нельзя отдавать. Он снова казнил несогласных, пошел в поход на дунху и уничтожил их.

Так Модэ превратил племя хунну в военную державу. Отныне хунн рождался воином, мог быть только им и никем иным!

Его сын, шаньюй Лаошань, получил в наследство великую державу и наказ отца: навсегда разбить заклятых врагов – юэчжей. Не забыл Модэ своего позорного плена в юности. И Лаошань сдержал слово, данное отцу. Правитель юэчжей Кидолу пал в битве, а из его черепа Лаошань сделал чашу для крови и вина. “Серебряные люди” покинули Семиречье и, к ужасу изнеженных роскошью потомков Александра Великого, уже под именем тохаров явились на берега Окса и без особого труда овладели Бактрией».

Но где эта Бактрия, раскинувшаяся в благодатной долине? Не ведает бывший императорский посол, а теперь раб собственного раба Чжан Цянь. Со связанными руками, в сопровождении угрюмого Ганя, он нагоняет великий караван, медленно бредущий в сторону Парканы.

Ждут в Паркане кочевников «небесные кони», потеющие кровавым потом, за которыми не угнаться ни одной самой резвой степной лошади во всей Великой степи. Ничего за такого коня отдать не жалко. Ни тончайший в знойный день холодящий тело шелк, ни изящный звонкий фарфор, ни бодрящий ароматный чай. Каких только изысков, получаемых от ханьцев по договору о мире и родстве – хэцынь, нет в караване. А чего не хватает, хунну берут сами, заодно уводя в рабство китайских жен и дочерей. Но сегодня не они, а западная красавица – жемчужина каравана. У нее золотистые, цвета осеннего ковыля волосы и большие глаза, в которых Тенгри растворил самые синие краски своего неба. За нее шаньюй получит от царя Парканы не одного, а целый табун «небесных коней».

Обжигающий северный ветер сменяется обжигающим южным. Теперь губы не лопаются от мороза, они становится сухими и сморщенными, как плохо выделанный пергамент. Чтобы ноги и кожа дорогой пленницы не пострадали, Млада едет в удобной корзине, расположенной на рослом верблюде. От палящего солнца ее защищает бамбуковый зонтик. От зноя и монотонного покачивания смежаются глаза.

Млада чувствует бьющий в лицо прохладный ветер и душистый цветочный запах, словно ее подхватывает дружная пчелиная семья и уносит в мир иной… Глаза открываются. Она дома! Млада понимает, что спит, но не хочет отпускать свое детство. Вот она, маленькая белокурая девчонка, вдруг бросается на седобородого старика и хватает его за рукав холщовой рубахи.

– Ну что ты, свербигузка, кого испугалась?

Старик говорит ласково, а в его глазах Млада видит два выцветших озера со множеством стеблей водорослей и снующих между ними точек-мальков. Млада завороженно смотрит в эти водянистые глаза и не может сказать ни слова. Старик улыбается девчушке и гладит ее по голове. Вот он поднимает с земли грубо отесанный наконечник копья, который будто покрылся морщинами от своей древности.

– Что это? Он старый?

Млада тянет свои ручки к незнакомой вещице, а когда прикасается к ней, испуганно убирает пальцы.

– Это громовая стрела Перуна, девочка моя… Когда-то давно он обронил ее, а может, и оставил для нас… Кто ж теперь разберет?