Борис Успенский - Берега Ахерона

Никто не жаждал особо увидеть нового епископа и не просил благословения на пустых улицах. Город словно вымер. А вот и дом архонта. Дорогого гостя здесь уже ждали. Суетились слуги, накрывая столы различными блюдами согласно церковной традиции. Великий пост, все-таки. И хотелось епископу уличить прихожан в несоблюдении канонов, но не удалось. Благословил Иоанн яство и питие, затем неторопливо устроился возле стола, демонстративно взял кубок с водой и небольшой кусок свежего хлеба.

– Что с Вами, отче? – поинтересовался Валент, сделав большой глоток густого красного вина.

– Не плоть холи, сын мой, а о вечности размышляй, ибо там царство небесное, – глубокомысленно ответил епископ и посмотрел вверх.

Валент, скользнул взглядом по потолку, на всякий случай взглянул на стены и, не найдя ничего необычного, макнул кусочек хлеба в острый рыбный соус. Ох уж эти умствования клириков и назиреев! Валент жестом приказал рабу принести вина и уже с опаской взглянул на неподвижного епископа.

– Владыка! Извините, что прерываю благочестивые размышления, но может позвать лекаря, – прошептал Валент так, чтобы его услышал только епископ.

Ответа не последовало, но через минуту, Иоанн очнулся, словно от глубокого сна и пробормотал что-то неразборчивое об ангелах, небесном свете и легионах демонов.

– Скажи! Много ли базилик в городе? – неожиданно поинтересовался епископ.

– Ну! – замялся Валент, – Еще не в каждом квартале, но… Отведайте лучше рыбки. Это не грех, тем более что даже апостол Петр не гнушался такой пищей.

– И все же? Не сохранилось ли где языческого капища? – настаивал Иоанн, ощущая, как рот наполнялся слюной от одного только запаха жареной рыбы.

– Помилуйте, владыка! Откуда? – обиделся архонт и лично плеснул вина в кубок святого отца, – Это вино поставляют в базилики для причастия. И потом, закоренелые язычники не стали бы ходить в храм Божий. Вот как на исповеди скажу: лучшей паствы во всей империи не найдешь.

– Кстати, об исповеди, сын мой!

– Каждое воскресенье хожу вместе с женой! – ответил Валент и недовольно посмотрел на управляющего, который привел в пиршественную залу флейтистов.

Музыканты ушли так быстро, что казалось, их присутствие не было замечено дорогим гостем. Впрочем, монашек прошептал несколько слов Иоанну, и тот многозначительно кивнул.

– Мне нужно идти! – сказал епископ, вставая из-за стола, – Мир вам!

– Святой отец, мой дом к Вашим услугам, да и темно уже.

– Я спешу предаться благочестивым размышлениям! – почти нараспев сказал Иоанн, – И потом: разве что-нибудь угрожает пастырю в самом благочестивом стаде империи?

– Максим, Георгий! Проводите его милость к дому! – приказал Валент слугам.

Уже, перед тем как уходить, Иоанн остановился, ощутив на спине чей-то холодный взгляд.

– Скажи, сын мой! Почему, благочестивая архонтесса не провожает меня? – поинтересовался епископ, – Тебя смутил мой вопрос?

– Ну, видите ли, моя дорогая Феодора больна, и лекарь как раз пустил ей кровь. Я денно и нощно молю Господа об исцелении жены.

– Молись, сын мой и Господь не оставит в беде рабу божию Феодору! – ответил Иоанн и вышел на улицу.

Валент стоял у ворот до тех пор, пока шаги клирика и назарея растворились в ночи. Архонт, не спеша, вернулся в дом, недовольно покосился на рабов и направился в гинекей. В спальне Феодоры сгустился полумрак, разве что на столике мерцал огонек бронзового светильника.

– Антонина! Оставь нас! – потребовал Валент.

– Но отец! Я должна…

Спорить с архонтом бесполезно, а когда он еще и выпьет, так и вовсе опасно. Федора даже не шелохнулась, когда архонт схватил кувшин с водой и вылил на грудь жены.

– Очнешься, гадина, запорю! – недовольно пробормотал Валент и запустил кувшин в стену.

– Что там, в писании на этот счет? Малфан! Малфан, чтоб тебя…!

– Я здесь, хозяин! – угодливо произнес раб и налил до краев чашу, – Вот вино.

– Хорошо! Я буду пить до утра, а ты запри Антонину и сторожи эту змею, мою жену. Очнется, позовешь. Видишь, лежит! Можешь ее того…, ну ты понял. Впрочем, все равно не можешь! – рассмеялся архонт и, пошатываясь, вышел из спальни.

Епископ уединился в своей усадьбе и редко выходил на городские улицы, разве что по церковным делам. Монах же радовался жизни, приносил свежие сплетни, покупал продукты и стал завсегдатаем питейных заведений. Назирей редко позволял себе лишнее и пил только разбавленное вино, чтобы не быть похожим на северных варваров. Монаху нравилось быть среди людей, слышать живую речь, жить, а не думать о вечности.

Иоанн сидел во дворике, пил ключевую воду с черствым хлебом и пытался собрать воедино впечатления о пребывании в городе. Херсонеситы ему не нравились, и епископ был уверен в том, что попал в гнездо язычников. Истинно верующих было не так уж и мало, но не так и много, как хотелось бы. Мало сторонников христианства, а к властям не обратишься без разрешения митрополита. Это не Константинополь, где император ночей не спит, искореняя вольнодумство. И пусть завистники называют его демоном, но нет правителя, благочестивее Юстиниана. Даже в мыслях Иоанн боялся признаться, что ненавидит базилевса, как и все, что с ним связано. На то были причины. Причины? А кто просил участвовать в бунте Ника. Стал клириком и сгниешь в забытом Богом приходе. Думал выслужиться, преследуя тех, кто отрицал Ветхий завет? На все воля Господня. А на Пасху произошло такое, что заставило пастыря усомниться в собственном рассудке. Во время крестного хода увидел красивую женщину в дорогих одеждах, и дыхание перехватило. Благословил женщину, а паства смотрит, да испуганно крестится. После этого служка рассказывал, что поговаривают, будто отец Иоанн умом повредился, благословляя мраморную колонну.

Епископ перекрестился и взглянул на солнце, клонившееся к закату. Скоро вечерняя служба, а о чем говорить на проповеди так и не решил. Иоанн тоскливо окинул двор. Пусто. Даже служка куда-то пропал, словно растворился в этом городе, столице лицемерия и фальши. Пришлось самому лезть в подвал за хамсой и кислым местным вином. За скудной пищей вспомнил яства на пиру у архонта и тут же заставил себя трижды прочесть «Отче наш…»Зависть – смертный грех и впадать в него не следовало. Хорошо, что хлеб есть, а это первейшая пища для возвышения духа и умерщвления плоти. Когда живет душа, то видишь суть вещей. Говорят, что один монах на Афоне видел истинный лик придворных базилевса и с тех пор проверяет каждого крестом святого Антония. Нет, Иоанн до такого еще не дошел или… Кусок хлеба застрял в горле, когда епископ увидел возле себя ту самую прихожанку. Ничего не говорит, а только смотрит и загадочно улыбается.