Валерий Кормилицын - Держава том 1

Довольный, вытащил из кармана то ли платок, то ли знамя Рубановки и громко в него высморкался.

«Б-е-е-е! – отвернулся лакей. – Никакого, этого, как его, а-атикету у сиволапого», – выражая чуть согнутой спиной, с выступающими сквозь пиджак острыми лопатками, два фунта презрения к деревенщине, потопал в лаковых хрустящих штиблетах вниз, за вещами.

– Максим, ну где же ты?– взывала Ирина Аркадьевна, вихрем проносясь по комнатам и сыпля пепел из папиросы: «Не могли паркет натереть, как следует к приезду, и окна помыть, – искала она недостатки, чтобы выложить их на блюдечке мужу и старосте. – И куда это мой ненаглядный распорядился баулы поставить?! Ну, мужики!.. Все бестолочи… Хоть в лаптях, хоть в эполетах».

Вечером, только сели пить чай, прикатил полицмейстер доложить царскому генерал-лейтенанту о порядке в уезде.

Его супруга, часто дыша, запоминала каждую рюшечку на платье Ирины Аркадьевны, чтоб сшить себе точно такое.

Следом прибыл предводитель дворянства с женой и взрослым сыном.

А там и чернавский барин со своей половиной пожаловал, за ним – ильинский… Принесли второй стол и просидели до глубокой ночи.

Уже за полночь гости вспомнили, что хозяева с дороги и стали прощаться.

Глеб очень полезно провёл время в конюшне, осматривая лошадей, а потом один, не найдя брата, зыпрыгал по лестнице вниз, к Волге, намереваясь искупаться.

Аким, разложив вещи в комнате, отдохнув и попив чаю, направился в парк. Вдыхая аромат травы и зелени, прогулялся по широкой тополиной аллее, а затем свернул на узенькую, сплошь заросшую травой тропинку и прошёл к каменной беседке, приткнувшейся к небольшому пруду и, затаив дыхание, слушал соловьёв, мечтая о том, что вдруг встретит здесь прекрасную белокурую даму, скачущую на белогривом жеребце. Конь, чего-то испугавшись, встанет на дыбы, она вылетит из седла… а он… он остановит коня мощной рукой… наклонится и коснётся губами мраморного лба… Нет, лучше щеки… нет, это не поэтично… конечно, лба… и в этот момент красавица раскроет чудесные свои, синие как небо глаза и улыбнётся ему… Нет, как же она улыбнётся, коли подвернула ногу.., она вскрикнет от боли.., а я..,я.., возьму её на руки и понесу… К нам в имение…

– Ак-и-и-м! – спутал его мечты голос брата.

«Конечно… Вот так всегда! Глеб увидит нас и скажет: «Кого это ты притащил? Девчонку хромую что ли?» – И испортит всю сказку, – пошёл на голос брата, раздумывая, как хорошо было бы очутиться на необитаемом острове. – Но лучше бы там очутился Глеб.., хотя бы на время».

А ночью бушевала гроза. Всполохи молний освещали комнату, вырывая из тьмы то портрет на стене, то циферблат часов, придавая им какой-то нереальный цвет и излом. Знакомая вещь казалась чужой и странной.

Аким подошёл к окну и даже присел от разорвавшегося над домом грома. В темноте раскачивались деревья и дождь сначала неслышной дробью, а после сплошным гулом стучал по крыше, шумно стекая с желобов в подставленные бочки, и наполнив их, вольно растекался ручьями по сторонам.

Он с трудом распахнул окно, чуть не расколов стекло, и вдыхал тугой, влажный воздух, игравший где-то под потолком с тюлью, и носивший по комнате какой-то лист или страничку календаря.

Было жутко. И приятно. И грезилось о чём-то возвышенном… Чего никогда не будет.

Чистое, вымытое утро сверкало солнцем, росой, зеленью трав и деревьев. В небольших, оставшихся от дождя лужицах, плескались воробьи. В саду пел соловей и пахло цветами, травой и вишней… Пахло Рубановкой…Пахло Россией.

Быстро одевшись и не понимая, куда спешит, Аким сбежал по лестнице вниз и столкнулся в дверях с нянькой, державшей в руках влажный букет ярких пионов.

– С праздником, внучек, – улыбнулась она, разбросав по лицу складки морщин. – Троицын день ныне. В церкву народ собирается.

«Троица! Как же я забыл», – чмокнув няньку в щёку, крутнулся от радости и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался будить этого засоню – брата.

Ефим в праздничной косоворотке, чинно правил коляской, с запряжённой в неё парой лошадей.

Встречные крестьяне отходили с дороги и низко кланялись господам.

Несмотря на припекающее уже солнце, Максим Акимович не расстёгивал пуговки мундира. Глядя на отца, мужественно потел в кадетской своей форме Глеб.

Аким надел шёлковую голубую косоворотку, а Ирина Аркадьевна, держа над головой зонтик, белела в коляске модным платьем.

Согласно давней уже традиции, идя последним по ведущей к храму дорожке, Глеб радовал нищих видом красного своего языка, с довольным видом побрякивая медью в кармане.

Калеки стойко терпели гнусное надругательство, не решаясь плеваться в присутствии важного генерала, а то ведь становой пристав не поглядит, что ног нет, и прикажет всыпать по оставшейся над обрубками части тела.

В церкви приятно, словно в лесу, пахло травой, раскиданной по каменным плитам пола и берёзовыми листьями.

Крестясь, Максим Акимович поклонился Божьей Матушке, так похожей на прабабушку, и прошёл сквозь расступившуюся стену мужиков в праздничных рубахах, и женщин в белых платках, разноцветных юбках и кофтах.

Вдоль клироса и везде по храму были расставлены молодые берёзки.

Золото иконостасов с горящими свечами, украсилось гирляндами из зелёных пахучих берёзовых веток.

Почти у всех женщин в руках были цветы. Даже старушки держали маленькие букетики из ромашек, чтобы после обедни, придя домой, заложить троицкие цветочки за образа для достатка и особенно долголетия. Кому неохота ещё лет сто прожить, чтоб за снохами приглядеть.

После службы Рубановы поклонились своим предкам, и умиротворённые, вышли из церкви, ещё раз подав нищим, сидящим на паперти.

У Глеба, от такой щедрости, даже разболелся язык.

Немного в стороне от церкви, на лугу, гудела ярмарка, и братья потащили туда родителей. На свободной от телег площадке, кривлялись скоморохи. Пьяный мужик в лаптях, держа на цепи медведя, лихо отплясывал с ним барыню. По канату, натянутому на двух столбах, балансировала тоненькая девушка в красной короткой юбочке и чёрных трико.

Затаив дыхание, Аким глядел на канатоходку, на стройные её ноги, перебирающие канат.

Глеб, подняв несколько камешков, обстреливал медведя. Его абсолютно не волновали ещё женские ноги. Разозлив косолапого и его нетрезвого хозяина, отошёл от греха подальше и, подумав о чём-то своём, очень важном, уговорил отца купить ему глиняную копилку в образе рыжей кошечки с синим бантиком. Отвернувшись, высыпал всю мелочь из кармана в прорезь между кошачьих ушей.

Тут же, будто случайно, с господами столкнулся староста и, беспрестанно кланяясь и поздравляя со святым праздником, приглашал к себе, отведать, что Бог послал.