Себастьян Конрад - Что такое глобальная история?

Если принять во внимание, что антитезис к национальной истории уже был дан в существующей историографии, то не является ли таким образом глобальная история гегелевским синтезом этого спиралевидного развития? Сам автор отрицает подобное прочтение своей книги [5] Semyonov A . «Global History Is More Than the History of Globalization»: Interview with Sebastian Conrad // Ab Imperio. 2017. №. 1. P. 26–27. . Но нужно признать, что аргумент Конрада о необходимости соединения интерпретации и объяснения (причинности) в рамках исторического исследования, а также тонкая работа над созданием нового аналитического языка глобального историка (понятие позиционированности, различение евроцентризма и европоцентричности, экуменическая история) позволяют говорить если не о полноценном синтезе, то о новом и диалогичном сочетании разных методологических школ исторического знания.

Остановимся на первой части авторского аргумента. Глобальную историю часто обвиняют в едва ли не стратосферном взгляде на исторические процессы. Особенно это характерно для направления «большой и глубокой истории» (известной по работам исторических социологов и историков антропоцена). Из этой перспективы становится совсем не виден человек, исторический субъект с его представлениями и разнообразными опытами. Конрад показывает, как возможно сочетание микроистории с ее вниманием к антропологическому измерению человеческого опыта и глобально-исторического подхода, если масштабы исторического контекста и исторического времени не воспринимаются историком как данные извне исторического опыта. Другой крайностью глобальной истории является погоня за разного рода связями, пересечениями и заимствования. Перевод книги с другого языка или наблюдения путешественника за населением другой (желательно неевропейской) страны мгновенно становятся материалом для глобальной истории. Конрад настаивает, что простого следования за связами и влияниями недостаточно, необходимо устанавливать причины их регулярности и устойчивости, условия успешности восприятия того или иного заимствования и тем самым выявлять их воздействие на протекание исторических процессов. Тем самым Конрад напоминает историкам о том, что их дисциплина является частью не только гуманитарных, но и социальных наук, а следовательно, должна ставить перед собой задачи выявления причинности и исторического объяснения, а не только интерпретации.

На взгляд автора этого предисловия, наиболее интересная часть аргумента Конрада заключается в систематическом развитии конструктивистского взгляда на глобальную историю (глава 9 «Создание мира и понятия глобальной истории»). Этот конструктивистский взгляд относится как к историку, который выбирает разные масштабы (планетарный, региональный, локальный) для понимания исторических явлений, так и к историческим субъектам, которые осваивают и описывают собственные «миры». В этой части аргумента автор книги убедительно показывает многоуровневость и разнообразие контекстов прошлого, отсутствие онтологической данности мира вне исторического опыта и его семантики.

В разделе конкурирующих подходов, на мой взгляд, автор допустил существенную лакуну. Речь идет о направлении «новой имперской истории», которое является международным направлением и возникло с разницей в несколько лет в области исследований Британской и Российской империй [6] Герасимов И., Глебов С., Каплуновский А., Могильнер М., Семенов А. (ред.) Новая имперская история постсоветского пространства. Казань, 2004; Howe S. (ed.).. The New Imperial History Reader. Routledge, 2010. См. также: Герасимов И., Глебов С., Могильнер М., при участии Семенова А. Новая имперская история Северной Евразии: В 2 т. Казань, 2017. . Конрад отмечает, что империя является своего рода «любимицей» глобальных историков именно потому, что она «вездесуща» в пространстве прошлого. Он отмечает, что империя как категория анализа позволяет сравнивать разные и темпорально отстоящие друг от друга исторические опыты. Вместе с тем Конрад дистанцирует глобальную историю от исследований империй, так как видит в последних гомогенизацию разнообразного опыта (империя команчей и империя Габсбургов) с помощью генерализирующей категории империи, а также редукцию всего разнообразия исторических взаимосвязей к политическим связям (насильственным и ненасильственным) имперского государства. Однако именно в направлении «новой имперской истории» последовательно преодолевается отождествление опыта исторического разнообразия с имперской государственной структурой и развивается последовательно конструктивистский подход к пониманию многоголосия (языков самоописания) и многоуровневости масштабов исторического опыта. Важным элементом этого подхода в российском измерении «новой имперской истории» служит базовая категория «имперская ситуация», которая используется вместо несущего структуралистские коннотации понятия «империя».

На настоящем этапе историографического развития важно зафиксировать интересную конвергенцию конструктивистских интуиций поля глобальной истории и области «новых имперских историй», равно как и возможность продуктивного диалога между этими направлениями исторических исследований. Возможные пункты такого диалога касаются диалектики подхода и объекта исторического исследования, взглядов на исторический характер и разнообразие аналитических языков его описания, проблемы определения границ и уровней исторического контекста и самой базовой исторической процедуры контекстуализации, баланса между интерпретацией и объяснением в рамках исторического исследования.

«Все историки теперь занимаются всемирной историей, – несколько провокативно провозгласил Кристофер А. Бейли и тут же добавил: – хотя многие этого еще не осознали» [7] Bayly C. A. The Birth of the Modern World, 1780–1914. Oxford: Blackwell, 2004. P. 469. . И в самом деле, вряд ли кто-нибудь сомневается, что глобальная/мировая история переживает сегодня настоящий бум. В США и других англоязычных странах уже несколько десятилетий она остается наиболее быстро развивающейся областью среди всех исторических дисциплин. Эта тенденция становится все ощутимее в Европе и в Восточной Азии, где глобальная история также находится на подъеме и встречает все большую поддержку у молодого поколения ученых. Повсюду возникают научные журналы, проводятся конференции, и во многих случаях «глобальный аспект» становится почти обязательным условием получения грантов. Но означает ли рост популярности, что каждый историк теперь занимается глобальной историей? Что именно в самой глобальной истории делает ее столь востребованной? И почему это происходит именно сейчас?