Леонид Дроздов - Квантун

«Неплохо же Лютиков живет, коли может себе позволить серебряные «Жорж Фавр-Жако». Не золотые, конечно, но и не мельхиоровые. И что собственно он делал на вокзале?»

Чем больше Антон Федорович размышлял, тем больше личность Лютикова его отталкивала. При расследовании всякого дела самое губительное – это субъективизм. Необходим единый равный подход ко всем действующим лицам, чего добиться крайне непросто, а порою и невозможно. Коллежскому секретарю пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить разгулявшуюся фантазию.

– С вас рубль пятьдесят, – послышалось за дверью.

«Стало быть, прием окончен».

Горский напрягся. Очень скоро ему предстоит важная встреча.

Из кабинета доктора вышел довольно высокий и корпулентный мужчина, возраст которого угадывался с трудом. Он внимательно уставился на чиновника Министерства юстиции, как будто его здесь никак не могло быть. Вероятно, он испугался, что незнакомый молодой человек всё слышал, стал свидетелем чего-то строго интимного. Впрочем, очень скоро тучный господин удалился, потеряв к Горскому всякий интерес.

– Добрый день, – поздоровался Антон Федорович, войдя в кабинет.

– Добрый день! Присаживайтесь! – улыбнулся врач.

Иван Иванович Лютиков представлял собою классический тип эскулапа: сухопарый, с клиновидною бородкой на остром подбородке, в пенсне. Взгляд мягкий, но очень сосредоточенный. Белый халат выделяется снежным сиянием. В левой руке стальное перо, в правой – миниатюрный, точно игрушечный, молоточек. На безымянном пальце обручальное кольцо.

– Я собственно… – не успел проговорить Антон Федорович, как был насильно усажен на стул.

– Вы присядьте, присядьте! – ходил возле него доктор. – И самое главное, не нервничайте.

– Я нисколько не нервничаю, – вспыхнул письмоводитель. – Я…

– Вы главное успокойтесь, – продолжал выводить из себя Лютиков. – Нервы – материя очень деликатная – восстанавливаются медленно.

– Я к вам по делу, доктор, – поспешил сообщить письмоводитель. – Позвольте представиться, коллежский секретарь Окружного суда Антон Федорович Горский, – он встал, вытянувшись по струнке, как того и требовал этикет. Лютиков понял его отнюдь не правильно.

– Очень рад! Что же вы вскочили, милейший Антон Федорович? Присядьте, присядьте! И прошу вас, не волнуйтесь. Я вам помогу.

Письмоводитель раздраженно вздохнул.

– Как раз это мне и нужно!

Тем временем Лютиков уже приступил к осмотру. Сначала он покрутил перед лицом Антона Федоровича указательным пальцем и попросил ответить, не двоится ли у него в глазах.

– Не двоится. Но вы меня совершенно не поняли… – ответил Горский, желая, наконец, открыть глаза неугомонному доктору.

– Ага. Значит, двоится? – уцепился за двусмысленную фразу дьявол в пенсне.

– Да нет же!..

– Сколько пальцев? – он вновь помаячил перед коллежским секретарем своим длинным худым перстом.

– Один, черт возьми!.. – в сердцах крикнул чиновник.

– Дотроньтесь указательным пальцем кончика вашего носа!

– Господи, доктор, я здесь вовсе не за этим…

– А вы не спорьте, милейший Антон Федорович. Выполняйте!

Горский понял, что артачиться с полоумным невропатологом бесполезно, поэтому безропотно исполнял то, о чём просил его Лютиков.

– Прекрасно! – воскликнул Иван Иванович. – Теперь сожмите руку в кулак. Отлично… Другую! Превосходно… А теперь окажите мне сопротивление!

Доктор уперся ладонями в длани Горского и попробовал того продавить. Письмоводитель, как и положено здоровому человеку, применил мышечную силу.

– Очень хорошо-с! – одобрительно кивнул Лютиков. После этого он пробил своим миниатюрным молоточком по сухожилию двуглавой мышцы под обоими локтевыми суставами. Рефлексы не заставили себя ждать. Ну и под конец осмотра невропатолог взял со стола тонкую кисточку и принялся водить ею по рукам «пациента».

– Прекратите, щекотно! – отмахивался Антон Федорович.

– Вы вполне здоровы, – недоуменно заключил Иван Иванович, почесав затылок. – Зачем же вы пришли?.. Вас беспокоят головные боли, мигрени?

– Слава Богу, хотя бы теперь вы дадите мне слово, – успокоился коллежский секретарь. – Вы, пожалуйста, присядьте, Иван Иванович, присядьте.

Лютиков сконфуженно опустился в кресло. Глаза его внимательно глядели на Горского.

– И самое главное, не нервничайте, – письмоводитель позволил себе немного мести. – Нервы – материя деликатная.

– Да-да, конечно… Я вас слушаю.

– В июне сего года на железнодорожном вокзале у вас украли часы, – после короткой паузы начал письмоводитель. – Серебряный хронометр фирмы «Жорж Фавр-Жако». Верно?

– Ах, вы пришли за этим… Но я уже давал подробные показания полиции. Или же… быть может… вы их нашли?.. – слабая надежда промелькнула в голосе Лютикова.

– Увы, нет. Не нашли. Пока не нашли. Но очень рассчитываем с вашей помощью их найти.

– Едва ли я смогу вам чем-либо помочь, так как всё, что̀ помнил, я уже рассказал.

– И тем не менее мы имеем основания полагать, что вы нам поможете.

– Кто это «мы»? Вы явно не из полиции.

– Я помощник его высокородия судебного следователя Воскресенского. Прибыл по его поручению, – прибавил Горский для большей убедительности.

– Вот как?.. Что ж, я сделаю всё от меня зависящее.

– Итак, – Антон Федорович закинул ногу за ногу, сцепил руки в замок, – читая ваши показания, я обратил внимание на некий эпизод, который вы охарактеризовали как подозрительный. Припоминаете?

– Эпизод?.. – нахмурился доктор. Сняв пенсне, он долго тер переносицу, вспоминая события минувшего месяца. – Ах да!.. В тот день, когда у меня пропали часы, на вокзале один молодой человек изображал эпилепсию.

– Изображал? Что вы имеете в виду? – не понял Горский.

– Знаете, Антон Федорович, я за свою врачебную практику повидал немало больных этим недугом. Поверьте мне, я знаю, что̀ говорю.

– Но как вы определили, что человек притворяется? Вы пытались ему помочь?

– Сперва, разумеется, хотел помочь, но, подойдя ближе, засомневался. Очень уж неправдоподобно корчился тот юноша. Почти не закатывал глаз. Так редко бывает. К тому же ему уже держали голову, поэтому моя помощь не требовалась.

– Вы точно уверены, что это была всего лишь инсценировка?

– При довольно длительном припадке в семь-восемь минут, он неимоверно быстро пришел в себя без характерного для выхода из эпилепсии состояния оглушенности и сонливости. Всё это жалкий спектакль, свидетелем которого, к глубочайшему моему сожалению, мне довелось стать.

– И вы все эти восемь минут за ним наблюдали?

– Хотелось понять, действительно ли он притворяется.

– И вы в этом убедились?

– Всецело.